Она вытерла слезы, убирая их с глаз, говоря себе снова и снова, что это была только заупокойная служба. Ведь на самом деле они не похоронили её. Все происходящее было не настоящим.
Только рыдания вновь подступили к горлу и она споткнулась, взмахнув одной рукой, чтобы удержаться на ногах, а другой закрывая рот, стремясь удержать свои эмоции под контролем. «Мисс? С вами все в порядке?»
Джилл вздрогнув, испуганно развернулась. Она не видела поблизости кого-то ещё. Та, другая семья в полном составе стояла у надгробия. Она уставилась на пожилую женщину, смущенная от того что она потеряла над собой контроль. Она медленно кивнула головой, а затем неловко полезла в свою сумочку за другим платком.
«Милая, ты друг этой семьи?» Джилл откашлялась, пытаясь убрать следы рыданий из своего охрипшего голоса. «Простите, что вы сказали?»
«Она была такой молодой. Вы были близки?»
Джилл кивнула, а затем шмыгнула носом.
«Я не знакома с её семьей. Они редко посещали церковь», – сказала женщина с оттенком неодобрения, явно звучавшим в её голосе. «Но, моя племянница работает в одном из их магазинов».
«Ясно». Джилл приложила платок к глазам, проклиная саму себя за то, что пришла. Она знала, что это наверняка было бы бессмысленным, ведь она уже попрощалась с ней. Но нет, она все же пришла. Ей хотелось посмотреть на них. И эта похоронная служба только усугубила её страдания. Страдания, которые она сейчас демонстрирует перед этой милой незнакомкой.
«Я прихожу сюда почти каждый день, чтобы навестить моего. Вот уже три года как он оставил меня». Джилл нахмурилась, повернулась и уставилась на монумент, к которому она прислонилась. Эдвард Jorkowski.
«Боже». Прошептала Джилл. «Простите меня».
«Ну, я сомневаюсь, что у Эдди имеются какие-то возражения. Скорее всего, он весьма рад такой компании». Женщина похлопала по сиденью скамьи рядом с ней. «Давай, посиди со мной немного. Расскажи мне о своем друге. Люди всегда так боятся говорить о мертвых, как будто их не существует. Мои собственные дети, уже взрослые дети, после смерти Эдди почти не вспоминают его. Как будто они не понимают что он повсюду, всегда со мной».
«А долго вы были вместе?»
«О да. Шестьдесят три года. Достаточно долго, что бы прожить с кем-то. Достаточно долго, чтобы любить друг друга. Люди не понимают, какая ужасающая пустота образуется в жизни после смерти любимого человека. О, они говорят, я знаю каково это, знаю что ты чувствуешь, но на самом деле, они даже представить себе не могут каково это, до тех пор, пока сами не потеряют кого-то любимого».
«Я полагаю, что вы правы».
«Давай же, просто посиди со мной немного».
Джилл собралась было вежливо отказаться, она не хотела говорить с кем бы то ни было о НЕЙ. О НИХ. Об ИХ жизни. Но женщина так мило улыбнулась, её карие глаза излучали такое тепло и были так притягательно-манящи, что Джилл вздохнула и кашлянув, прочищая свое горло, начала говорить. «Заупокойная служба была приватной, только для членов семьи и сами похороны на кладбище тоже».
«Ох. Так ты расстроилась из-за этого?»
Джилл печально улыбнулась, кивая. «Да. Она была.. она была кремирована». Джилл махнула рукой. «Кто же проводит службу на кладбище, когда они даже не предали её тело земле».
Женщина пожала плечами. «Я полагаю, что они собираются поместить сверху надгробную плиту, давая возможность её детям приходить к ней на могилу», – затем женщина снова похлопала по скамейке, - «Присядь. Меня зовут Беатрис, Эдди всегда называл меня Беа». Джилл улыбнулась. «Беа. Я Джилл».
«Ты знаешь, я никогда не понимала приватных похорон. Думаю, кроме семьи есть ещё много людей, которые хотят попрощаться. Как ты, например».
Джилл устало уселась на скамью, и перевела свой взгляд обратно на семью, стоящую около могилы, взявшись за руки, в это время священник говорил речь, простирая свои руки к небу. Боже, она несомненно возненавидела бы это.
«Они не знали, что я существую. И не знают до сих пор. Я любила её». Прошептала Джилл. «А она любила меня».
«Я не совсем понимаю».
Джилл сглотнула, вновь прочищая горло. «Мы встретились совершенно случайно, чуть менее года назад», – затем она повернулась, обращаясь лицом к Беа. «Скажите, вы верите в родственные души?»
