Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Желание мое описать мою жизнь возникло во-первых из деятельности моей, как артистки, которой случалось сталкиваться со множеством людей разных общественных положений, во-вторых, как женщины, побывавшей во многих странах и объехавшей кругом света; наконец, история жизни моей, сама по себе, представляет, — льщу себя этой надеждой, — интерес для русских людей, как по моему происхождению, так и по тем путям, которыми суждено мне было достичь настоящего моего общественного положения.

Я была всегда настолько впечатлительна и восприимчива, что живо сохранила в памяти факты, случившиеся когда мне было всего два года от рождения, и потому я могу начать повествование свое с самого раннего детства.

Мой отец, — Его происхождение, служба и женитьба. — Мое рождение. — Бедственное положение моих родителей. — Наша жизнь у помещицы Ивковой. — Приключение с медведем, — Страшные ночи. — Случай с отцом. — Переезд в отдаленную деревню. — Пожар. — Путешествие на плоту. — Путешествие в Петербург в кибитке. — Необходимость прибегать к чужой помощи. — Путевые приключения.

Отец мой был отставной офицер. Жизнь его и характер, особенно в то время, представляют исключительную натуру, так как, по рождению, принадлежа к классу несчастных крепостных людей и чувствуя себя не в состоянии переносить эту тяжелую зависимость, он решился бежать и избрал себе долю, хотя также тяжелую, но по его взгляду более достойную, а именно — военную службу.

Быв еще у помещика, отец мой с детства состоял певчим в домашней церкви его. Помещик, заметив его голос, музыкальные способности и большую охоту, которые выделяли его из дворовых людей, определил его в школу военной музыки лейб-гвардии Гренадерского полка. На его долю выпал самый трудный инструмент — это тромбон. Учась в школе, он в то же время пел на клиросе.

Отец мой участвовал в походах 1812-14 годов. По окончании войны, предложено было участвовавшим в ней, по желанию, или остаться на службе, или выйти в отставку с получением чина и единовременного пособия. Он избрал последнее, желая возвратиться на родину, чтобы повидаться с родными и показать себя только что произведенным офицером. Но прежде чем добраться до Осташковского уезда (Тверской губернии, места своей родины), он пробыл некоторое время в Петербурге, где женился на дочери чиновника, Екатерине Ивановне Ивановой. Первые дети их умирали. До меня было шесть человек, из которых в живых остался только один брат, на три года старше меня.

Из Петербурга родители мои отправились в Вышний Волочок, где по каким-то делам отец должен был прожить некоторое время. Тут-то я и родилась, в 1835 году. Из Волочка они поехали в Осташковский уезд, где отец поступил управляющим имением к помещику Полторацкому. Но он недолго пробыл в этой должности. Характеру его несвойственны были хитрость и суровое обращение, что неизбежно было связано в те времена с деятельностью управляющего, — и он отказался. Доказательством неспособности его к такому делу служит то, что, во время управления своего, он не только не нажился, но прожил даже последние свои гроши.

Что было делать и куда деваться! Положение было безвыходное. Судьба пришла на выручку: находился в Осташковском уезде один помещик, Ивков, который отличался благотворительностью; он помогал всем, обращавшимся к нему, по мере возможности и вникал в положение всякого. Узнав о бедственном положении нашей семьи, он дал нам приют в своем имении, где мы прожили месяцев шесть и где родители мои познакомились с сестрой Ивкова, бедной помещицей, владелицей села Рыжкова, проживавшей верстах в четырех от брата. Все село ее состояло из четырех дворов, из которых три двора вымерли буквально в один день от горячки. Бедная помещица этого несчастного села нашла возможность предложить отцу моему старый барский дом, который пустовал; сама же она жила в новом строении. Причиною такой доброты Ивковой было расположение к моей матери, которая заинтересовала ее рассказами о Петербурге и о петербургской жизни, что составляло, в те времена и в такой глуши, немалый интерес. К этому времени относятся самые ранние воспоминания мои, запечатлевшиеся яркими образами и эпизодами в моей памяти.

Так, например, много времени спустя, спрашивала я матушку, где это и когда в комнату нашу залетели курицы. Она удивилась. «Неужели помнишь ты это, — говорила она, — ведь тебе было тогда всего два года?»[1]. Я рассказала ей тогда все подробности, которые ее удивили… Мне и теперь живо представляется, как отец отворяет две двери: одну из комнаты в сени, а другую из кухни в сени; рассыпает овес и зовет: «цыпа, цыпа, цыпа!» Куры же, серебряные и золотые, бегают по комнате. Помню даже, что куры эти были с большими хохлами и назывались барсовыми. Помню также происшествие с медведем, угрожавшее роковым исходом для меня. Ивков жил, как я уже сказала, в четырех верстах от села Рыжкова; мы часто бывали у него, ходили туда пешком, а оттуда ехали на его лошадях. Однажды, родители мои и брат ехали в экипаже, а сам Ивков, любивший ездить верхом, провожая нас домой, посадил меня около седла на гриву лошади. Помню, как я была довольна этим. Вдруг лошадь наша забеспокоилась, зафыркала, и, наконец, понеслась как бешеная. Из-за деревьев показался медведь. Ивкову уже невозможно было держать меня и он крикнул: «держись за гриву!» И настолько дал мне Господь силы, что я уцепилась за гриву и, повиснув на ней, могла удержаться, пока Ивкову удалось успокоить лошадь. Помню также страшные ночи, когда мы: матушка, я и брат, оставались одни в нашем ветхом жилище; отец в это время часто бывал в отлучках. Село Рыжково окружено болотами и сплошным лесом, а помещичья усадьба не была даже обнесена оградой. Часто случалось, что, по ночам, просыпаясь инстинктивно от страха, мы видели как матушка стоит над нами и крестит нас, говоря: «тише, не говорите громко, слышите, это волки! полное крыльцо волков!»