Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой - [2]

Страшный вой этот до сих пор звучит в моих ушах.

Поселившись у сестры Ивкова, мы имели помещение, но средств к существованию никаких. Надо было питаться, но как и чем? Отец думал, думал, что предпринять, и надумался прибегнуть к средству, единственному в нашем положении и в этой глуши: достав несколько писем к помещикам и взяв с собой формулярный список, он обращался за помощью и ему помогали кто как мог; кто деньгами, кто припасами. Путешествия эти необходимо было делать зимой, так как непроходимые болота, на десятки верст в окружности, слишком затрудняли сообщение в летнее время. В такие-то зимние ночи, оставаясь одни с матушкой, без прислуги, мы дрожали от страха, осаждаемые волками. Однажды, в одну из отлучек отца, когда матушка не ожидала еще возвращения его, слышит она стук в дверь. Оцепенев от ужаса, она не знает, что ей делать, окликнуть ли того, кто стучится, или притаиться. Со страхом отворяет она первую дверь, которая вела в сени и ждет, что будет. К радости ее это был отец. «Отворяй скорее! — говорит он, — это я!» Помню, как подошел он к нашей кровати и поцеловал нас, говоря: «Ну, детки, умолили вы Бога, что я жив. Меня хотели убить!» И он рассказал нам следующее: ночью перешел он какую-то реку и поднялся на берег, на котором заметил избу и в ней огонек. Он постучался в окошко, чтобы попросить указать ему дорогу к месту, куда надо было ему идти. На стук его выскакивает мужик с палкой и начинает беспощадно бить его, так что отец упал и скатился к реке. Он не помнил, сколько времени лежал там, но когда очнулся, то голова его была вся в крови. Много еще разных подробностей рассказывал он нам о своем путешествии, результат которого был в конце концов радостным: пошел отец пешком, а вернулся на лошадке с санями, в которых нашли мы много разных продуктов.

И так, жизнь родителей моих была горька; из положения этого выйти не было никакой возможности… Однажды, заехал к нам Ивков и завел, между прочим, следующий разговор: «Я все думаю о вас, Михаил Леонтьевич, о вашей семье. Что же вы будете здесь делать с вашими детьми? Вы имеете звание, значит, вам нужно детей ваших воспитать, а здесь они могут совершенно пропасть». Отец отвечал, что и сам томится мыслью об этом, но не знает решительно как выехать, что нужно для этого сделать, что у него нет никаких средств. Ивков взялся сам за это, и настоял, чтобы мы, не теряя времени, отправлялись пока есть санный путь до одной деревни, где должны прожить до весны и ждать отхода его плотов. «На плотах, — говорил он, — устроят вам место и вы спокойно доедите». А план был такой: из Осташковского уезда попасть в Тверь, а потом проселочными дорогами ехать в Петербург. Не долго думая, собрались мы в деревню, которая назначалась нашим пунктом ожидания.

Приехав в указанную Ивковым деревню, мы наняли избу, которая оказалась совершенно новою. Время было — великий пост; стояли еще холода и морозы. Но в первую же ночь у нас сделался пожар. К счастью, отец вовремя услыхал запах гари и только успели мы выскочить, как пламя охватило дом. Соседние мужики набежали и скоро потушили огонь, но в них закралось подозрение, что не был ли это поджог. Причина пожара была очень простая: в печке, для загребания углей сделана была яма, дно которой приходилось почти на самых балках, вследствие чего они и загорелись. Наняли другой дом, и вдруг там та же история: ночью опять запах гари; подходят к печке и видят, что из такой же ямы для углей показалось уже пламя. К счастью нашему, удалось затушить огонь собственными средствами, иначе крестьяне не без некоторого основания могли бы принять нас за поджигателей. После этого, мы переехали опять в другую избу, по счету уже третью, объясняя переезд свой тем, что в прежней было холодно.

Наконец, наступила весна. Приготовляют плоты, на которых должны отправиться и мы. Устраивают нам шалашик на плоту. Хотели было сделать его на последнем, но матушка, по какому-то инстинкту, пожелала непременно, чтобы шалаш поместили на одном из средних плотов. Наконец мы отправились.

Речка, помнится мне, была не широкая, берега совершенно плоские, покрытые свежей растительностью только что распустившихся деревьев и кустов, так как это было в мае месяце, и между них какие-то птички, беспрестанное чириканье которых пугало матушку; они предвещали, по словам ее, дождь. Действительно, ночью пошел проливной дождь. Хорошо помню, как матушка и отец укрывали нас, меня и брата, от дождя. Утром, проснувшись рано, мы с удовольствием увидали, что погода прояснилась, а матушка сказала нам: «Знаете, детки, что случилось, задний плот, на который хотели посадить нас, в эту ночь весь расплылся!» И так судьба спасла нас.

Вот вдали показалась на пригорке живописная деревня. Здесь плоты должны были остановиться, чтобы сделать запас провизии и развести огонь. За огнем надо было идти в деревню и так как я была шустрая девочка, то и вызвалась сбегать за огнем. В то время спичек еще не было, а для добывания огня употребляли огниво и трут. Достав все это, бегу я в восторге обратно. К удивлению моему, дорога кажется мне несравненно длиннее. Вспоминается также, что лесу не было, а я вижу перед собой маленький лесок, хочу вернуться, сзади лес еще выше, иду дальше, все лес и лес! Тут поняла я, что заблудилась, начинаю плакать и с отчаяния не знаю что делать. Вдруг слышу, что несколько голосов вдали кричат: ау, ау! Оказалось, что я пробежала плоты, не заметив их, так как они стояли у самого берега, отвесного в этом месте, и с дороги их не было видно. Родители же мои видели, как я пробежала из деревни, догадались, что я сбилась с дороги и тотчас же пустились в погоню за мной. После небольшой остановки, мы двинулись в дальнейшее путешествие. Плыли по какому-то озеру, название которого не помню, и этим озером водяное путешествие наше окончилось. Мы приехали в деревню, где должны были дожидаться санного пути, чтобы ехать в Тверь, где нужно было достать мне метрическое свидетельство.