Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой - [3]

Здесь, в ожидании зимнего пути, родители мои понемногу приготовлялись к дороге. Приобрели лошадь и крытую кибиточку, и как только санный путь установился, мы, уложив в эту кибиточку все наше имущество и поместившись в ней вчетвером, отправились в Тверь.

Из переезда этого смутно помню только наш незатейливый экипаж, а из слов матушки знаю, что дорогой я была очень больна. У меня было сильнейшее горячечное состояние. Надежды на выздоровление мое не было никакой; родители отчаивались довести меня живой до Твери. Но Господь спас меня. Не смотря на то, что при сильнейшем жаре, какой был у меня, приходилось держать меня на морозе и что никакой медицинской помощи достать было негде, к приезду нашему в Тверь здоровье мое стало поправляться.

В Твери оставались мы недолго, проживать было не на что, да и надо было пользоваться санным путем, чтобы доехать до Петербурга, так что, выправив мое метрическое свидетельство, отец тотчас же позаботился о возможности продолжать наш путь. Средство к этому опять было то же, к которому он и раньше бывал вынужден прибегать, именно: он достал несколько рекомендательных писем к помещикам, через имения которых предполагался наш маршрут. Нас предупреждали, чтобы мы ехали проселком, а не большой дорогой, потому что по большой дороге существовали в то время разбои. Мы и ехали проселком от одной деревни до другой, от одного имения до другого. Отец сидел на козлах, а мы в кибитке, часто окоченев от холода, когда переезды бывали слишком длинные; да и вообще езда наша на одной лошади была медленная; приходилось особенно беречь и щадить это доброе, терпеливое животное, тащившее нас несколько сот верст. Конечно, остановки наши были продолжительные, потому что и лошади нужен был большой отдых и нам некоторая передышка.

Дорога, по которой мы ехали, была малопроезжая, а леса такие густые, что ветви сплетались над нашей кибиточкой и проезд казался как бы аллеей; дорога же до того бывала узка, что если б повстречались другие сани, то нельзя было бы разъехаться. В лесу днем бывало почти темно.

Не смотря на то, что мне было в то время года три с половиною, я отлично помню весь наш переезд и все путевые впечатления. Помню, например, как отец подъехав к какой-то усадьбе, слез с козел и в сильном волнении, тут же на морозе, переоделся в свой мундир, разукрашенный медалями и крестами, полученными им во время походов. В этом парадном мундире, с формулярным списком своим и с письмом от кого-нибудь, отец являлся к помещику или помещице и гостеприимные двери этих добрых людей отворялись с радушием для него и для его семейства.

Прожив дней пять, шесть, у какого-нибудь помещика. или помещицы, и отдохнув, мы отправлялись далее в путь, снабженные кое-какими припасами на дорогу, а иногда и платьем. Кроме того, давали нам указания куда лучше ехать, куда заехать, или опять рекомендательные письма к кому-нибудь.

Посещение одной помещицы особенно врезалось в моей памяти. Встретив нас, она выразила такое радушие, как будто была обрадована нашим приездом. Взяв меня на руки, лаская и целуя, она внесла меня в большую красивую комнату, где внимание мое обратилось особенно на большой кораблик, который стоял на видном месте. Эта барыня, показывая мне в подробности кораблик и разговаривая с моими родителями — горько плакала. Оказалось, что она очень недавно потеряла единственного своего сына. Он был моряком и погиб при крушении корабля. Она подробно рассказала родителям о катастрофе, случившейся, с кораблем, на котором погиб ее сын со всем экипажем. Кораблик, который так занял меня, был работой покойного сына ее и служил ей дорогим воспоминанием о нем.

Еще остался у меня в памяти проезд наш через Боровичи, уездный город Новгородской губернии. Въехав в город, мы не знали где остановиться; в гостинице не могли, потому что денег у нас почти не было. Помещики, помогавшие нам в дороге, снабжали нас большей частью только вещами и припасами, денег же давали мало, потому что и сами-то они не были особенно богатыми. И так, в Боровичах, проезжая по улицам (это было ночью), мы набрели на огонек. Входим и застаем посиделки. Несколько девушек сидят и прядут при освещении лучин, вставленных в подставки в разных местах комнаты. Здесь нас приняли, нашли даже для нас свободную комнату, где мы и поместились. Мне же так понравилось общество этих девушек, что я захотела принять участие в их работе и попросила дать мне попрясть. — «Да разве ты умеешь?» — спросили меня. — «Как же, могу как угодно, и толсто. и тонко», — похвасталась я.

Ответ этот рассмешил всех. Я же принялась за работу и так как для моих лет было хорошо и то, что я могла напрясть, то и заслужила одобрение. Девушки занялись мной, смеялись, и мне было очень весело. Здесь мы переночевали и утром отправились далее.

Чем более приближались мы к Петербургу, тем реже попадались помещики. Был уже февраль на исходе. Зима прошла у нас вся в дороге. Выехали мы из Твери в ноябре, следовательно ехали почти четыре месяца. Дорога сделалась ухабистая, переезды делались все длиннее и длиннее. Один такой переезд верст 30, — замедлился еще повстречавшимся обозом, который увяз в ухабах. Разъехаться с ним нам было нельзя и волей-неволей пришлось ожидать возможности проехать — под открытым небом. Наступила ночь, холод сделался еще сильнее, до станции же оставалось верст 15. Мы коченели. На счастье наше недалеко находился так называемый «Зеленый монастырь»