Никогда еще в горах Большого Кавказа не было столь морозной и долгой зимы. Уже не одну неделю воздух был прозрачен, сух и холоден. Днем обширные снежные поля простирались матово-белым и бесконечным полотном под пронзительно-голубым небом. А ночью над ними ясным и маленьким кругом прокатывалась луна. Это была тяжелая пора и для людей и для зверей в здешних местах.
Бранясь, сельчане лениво сидели в своих деревенских лачугах, красные окна которых мерцали ночью на фоне лунного сияния каким-то дымчато-мутным светом и вскоре угасали, избегая всяких путей и особенно высокогорных.
Животным же было гораздо сложнее. Те, которые были помельче, замерзали массами — не спасались от мороза и птицы — и их тощие тела становились добычей ястребов и волков. Но и последние тоже страшно страдали от мороза и холода. Во всей округе жило лишь несколько волчьих семейств, и нужда согнала их в один, более крепкий отряд. Днем они отправлялись на промысел поодиночке. То тут, то там какой-нибудь из них пробегал по снегу, худой, голодный, настороженный, и был в своих движениях бесшумен и пуглив, точно призрак. Узкая тень зверя скользила рядом с ним по снежной поверхности. Принюхиваясь, он вытягивал острую морду по ветру и издавал время от времени вымученный вой. Вечерами же они выходили в полном составе и, хрипло завывая, кружили вокруг деревень. Там были надежно припрятаны скот и птица, и за прочными ставнями наготове лежали ружья. Совсем редко им удавалось захватить какую-нибудь мелкую добычу, вроде собаки, и двоих из их стаи уже пристрелили.
Мороз все еще держался. Часто волки лежали все вместе молча, вынашивая какие-то свои мысли, греясь, друг подле друга, и тоскливо вслушивались в белую безжизненную пустыню, пока тот или иной из них, терзаемый муками голода, вдруг не вскакивал со своего места со свирепым рычанием. Тогда все остальные поворачивались к нему, покрываясь дрожью, и уже сообща разрождались ужасным, зловещим и плачущим воем.
Наконец, одна небольшая часть стаи решила уйти промышлять в более отдаленные места. Рано утром волки этой группы, оставив свои берлоги, сошлись все вместе и стали возбужденно и тревожно вбирать ноздрями морозный воздух. Затем они пустились бежать живой и равномерной рысцой. Оставшиеся посмотрели им вслед широкими стеклянными глазами, просеменили за ними полсотни шагов, остановились в нерешительности и недоумении и потом медленно вернулись назад в свои пустые берлоги.
Ушедшие к полудню разделились. Трое из группы (мать и двое из ее детенышей) последовали на восток, постепенно спускаясь с гор к равнине, остальные продолжили путь по горным местностям в южном направлении. Те трое когда-то были красивыми, сильными зверями, только теперь отощавшими до крайности. Их впалые светлые животы были узкими, словно перетянутые ремнем, по бокам у них жалобно выступали ребра, их глотки были ссохшимися, а глаза широко раскрытыми и полными отчаяния. Втроем они вошли в глубь леса, за которым то тут, то там были разбросаны деревеньки. Разживились на второй день барашком, на третий — собакой и жеребенком, и вскоре их со всех сторон кинулись преследовать разгневанные сельчане. По тем краям, богатым деревнями и маленькими городишками, прокатилась волна тревоги и страха перед непривычными, не зваными пришельцами. Из деревни в деревню никто из жителей не ходил больше без ружья. В незнакомых местах волки после столь богатой добычи испытывали одновременно чувство робости и благодати. Они впали в безрассудную отвагу, какой еще никогда не показывали у себя дома, и как-то средь бела дня забрались в сарай в одном крупном селе. Мычание коров, треск раскалывающихся деревянных перегородок, топот копыт и горячее, жаждущее поживы дыхание заполнили тесное, теплое помещение. Однако на этот раз волкам помешали люди. За хищников удачливым охотникам была назначена награда, что придало им мужества. И они наповал уложили двоих из них — одному, пробил шею ружейный выстрел, другого скосил топор. Но одному все же удалось бежать. Это была волчица, потерявшая своих детенышей, которую обуял инстинкт выживания. Неподалеку она заметила одинокую хижину, дверь в которую была приоткрыта. Стремглав она забежала в нее. Оглядевшись в сенях, она прокралась дальше в дом. Он был пуст, только где-то в глубине комнаты что-то копошилось. Ей показалось, что это какая-то домашняя живность. Чувство голода взяло верх над страхом. Она подошла к добыче и, приподнявшись на задние лапы, заметила, что это человеческий детеныш. Он заметил незваную гостью, но не завизжал, а, наоборот, протянул ручки. На мгновение в волчице проснулось чувство злости и обиды на людей, которые лишили ее любимых детей, но, видя, как это невинное создание тянется к ней и, гукая улыбается, она невольно вспомнила своих малышей и, лизнув протянутые ручки, понеслась прочь из хаты. Она неслась так долго, пока не свалился полумертвая на снег. Долго лежала она на снегу, ожидая, когда успокоится ее клокочущее сердце. Кроваво-красные круги носились перед ее глазами, и время от времени она испускала свистящий, болезненный стон. Прямо перед ней высилась величественная заснеженная гора. Это была Кишдаг. Она решила обойти эту громадину стороной. Так как ее мучила жажда, она подбирала языком маленькие ледяные кусочки с твердой корки, сковывавшей снежную поверхность.
