Быль
Тот, кто переживал настоящее отчаянье, поймет меня наверняка.
Однажды утром просыпаешься и вдруг понимаешь, что все плохо, все очень плохо. Еще совсем недавно, скажем вчера, у тебя была возможность что-то изменить, поправить, пустить вагоны по другой колее, но теперь все – ты остаешься в стороне и больше не влияешь на события, которые разворачиваются вокруг тебя, как простыни. Вот это чувство беспомощности, отстраненности и отлучения человек испытывает, видимо, перед смертью, если я правильно понимаю концепцию смерти, – ты вроде бы все делал правильно, ты все держал под контролем, почему же тебя стараются отключить от перекрученных красных проводов системы, убить, как файл, и вычистить, как подкожную инфекцию, почему жизнь, в которой ты только что принимал непосредственное участие, прокатывается, словно море, в восточном направлении, быстро отдаляясь и оставляя за собой солнце медленного умирания. Несправедливость смерти особенно остро чувствуется при жизни, никто не убедит тебя в целесообразности перехода на территорию мертвых, у них просто не хватит аргументов для этого. Но все плохо, ты вдруг сам начинаешь в это верить, осознаешь и затихаешь, и позволяешь каким-то шарлатанам, алхимикам и патологоанатомам вырвать твое сердце и показывать его на ярмарках и в кунсткамерах, позволяешь им проносить его под полой для проведения сомнительных экспериментов и отправления безрадостных ритуалов, позволяешь им говорить о тебе как об умершем и крутить в прокуренных пальцах твое сердце – черное от утраченной любви, легких наркотиков и неправильного питания.
За всем этим стоят слезы, нервы и любовь твоих сверстников. Именно слезы, нервы и любовь, потому что все беды и проблемы сверстников начинались вместе с половым созреванием и заканчивались вместе с дефолтом, и если что-то и может заставить эти раскаленные славянские языки замолчать, а эти сильные прокуренные легкие задержать в себе воздух – это любовь и экономика, бизнес и страсть, в своих самых невероятных проявлениях – я имею в виду и страсть, и, естественно, бизнес, все другое остается вне течения, вне темного бушующего потока, в который вы все прыгаете, едва достигнув совершеннолетия.
Все другое остается накипью, кругами на воде, необязательными дополнениями к биографии, растворяется в кислороде и, хотя так же кажется жизненно необходимым, на самом деле таковым не является.
Почему? Потому что на самом деле никто не умирает от недостатка кислорода, умирают именно от недостатка любви или недостатка бабок.
Когда однажды ты просыпаешься и понимаешь, что все очень плохо, она ушла, еще вчера ты мог остановить ее, мог все исправить, а сегодня уже поздно, и теперь ты остаешься один на один с самим собой, и ее не будет в ближайшие лет пятьдесят, а то и шестьдесят, это уж насколько хватит у тебя желания и умения без нее прожить. И от осознания этого тебя вдруг накрывает великое и безграничное отчаянье, и пот выступает, как клоуны на арене, на твоей несчастной коже, и память отказывается сотрудничать с тобой, хотя от этого тоже не умирают, от этого, наоборот, открываются все краны и срывает все люки, ты говоришь, все нормально, я в порядке, вытяну, все хорошо, и каждый раз больно бьешься, попадая в те пустоты, которые остались в пространстве после нее, во все эти воздушные туннели и коридоры, которые она заполняла своим голосом и в которых теперь заводятся монстры и рептилии ее отсутствия, все нормально, говоришь, я вытяну, я в порядке, от этого еще никто не умирал, еще одну ночь, еще несколько часов на территориях, усеянных черным перцем, битым стеклом, на горячем песке, перемешанном с гильзами и крошками табака, в одежде, которую вы носили с ней вместе, под небом, которое осталось теперь тебе одному, пользуясь ее зубной щеткой, забирая в постель ее полотенца, слушая ее радио, подпевая в особо важных местах – там, где она всегда молчала, пропевая эти места за нее, особенно если в песне речь идет о вещах важных, таких, как жизнь, или отношения с родителями, или религия, в конце концов. Что может быть печальней этого одинокого пения, которое прерывается время от времени последними новостями и ситуация складывается таким образом, что каждая следующая новость действительно может оказаться для тебя последней.
Печальнее может быть только ситуация с бабками. Все, что касается финансов, бизнес, который ты делаешь, твоя персональная финансовая стабильность загоняют тебя каждый раз во все более темные и глухие углы, и выход только один – в направлении черного малоизученного пространства, в котором находится область смерти. Когда однажды ты просыпаешься и понимаешь, что для продолжения жизни тебе необходима посторонняя поддержка и желательно, чтобы это была поддержка непосредственно господа бога или кого-нибудь из его ближайшего окружения. Но какая поддержка, забудь это слово, все в этой жизни замешано на тебе, так что и выгребать придется самому, поэтому смотри – бизнес и любовь, секс и экономика, да, да, экономика – этот простатит среднего класса, тахикардия пионеров валютных бирж; пара неудачных законопроектов – и ты потенциальный утопленник, в смысле – тебя обязательно утопят, скорее всего, в цементе, и смертельные цементные волны, цвета кофе с молоком, сомкнутся над тобой, отделяя тебя от жизни и даже от смерти, потому что в подобном случае ты не заслуживаешь нормальной спокойной смерти, выгребай не выгребай, уже ничем не поможешь, финансовая задолженность висит над тобой, как полная луна, и тебе остается только выть на нее, привлекая внимание налоговой инспекции. Сколько молодых душ поглотила в себя неспособность правильно заполнить бизнес-планы, сколько сердец разорвала приватизационная политика; морщины на их сухих лицах и желтый металлический отблеск в глазах остаются после долгой борьбы за выживание – это наша страна, это наша экономика, это наша с тобой дорога в бессмертие, присутствие которого чувствуешь, проснувшись однажды и неожиданно осознав, что в жизни нет ничего, кроме твоей души, твоей любви и твоего, б…, долга, который ты никогда не сможешь вернуть, во всяком случае, не в этой жизни.