Мэтти не терпелось покончить с ужином. Он хотел поскорее его приготовить, съесть и пойти. Вот бы он уже был взрослый! (Ведь взрослые сами решают, когда есть — да и вообще стоит ли тратить время на еду.) У него было дело, и это дело пугало его. Время шло, страх все нарастал.
Мэтти уже не был мальчиком, но и мужчиной он пока не стал. Он привык мерить свой рост по окну. Когда-то он едва дотягивался до рамы — упирался в нее, чувствуя лбом дерево. Но теперь так вырос, что мог без труда заглядывать в дом, а сделав пару шагов назад, в траву, он видел свое отражение. Ему казалось, что его лицо становится более взрослым, хотя он по-прежнему с удовольствием корчил рожи своему отражению. Его голос стал грубеть.
Он жил в доме слепого, которого все называли Видящий, и помогал ему. Он делал уборку, хотя уборка — это так скучно. Но слепой говорил, что без нее нельзя. Так что Мэтти каждый день подметал дощатый пол и расправлял покрывала на кроватях: тщательно — на постели слепого, равнодушно и небрежно — на своей, в комнате рядом с кухней. Готовили они по очереди. Мужчина посмеивался над стряпней Мэтти и пытался давать ему советы, но Мэтти не хватало терпения и он не думал о тонкостях сочетаний трав.
— Достаточно просто положить все в горшок, — настаивал Мэтти. — Все равно в животе все перемешается.
Это был давний спор двух друзей. Видящий усмехнулся.
— Вот понюхай, — и он взял с доски и протянул ему на ладони светло-зеленый росток.
Мэтти старательно понюхал его.
— Это зеленый лук, — сказал он, пожав плечами. — Можно просто бросить его в кастрюлю. Или так съесть, — добавил мальчик. — Но тогда будет вонять изо рта. А одна девочка пообещала поцеловать меня, если от меня будет приятно пахнуть. Но мне кажется, она просто дразнится.
Слепой улыбнулся, повернувшись в сторону мальчика.
— Дразнить — это часть удовольствия, которое предшествует поцелую, — сказал он Мэтти, который тут же покраснел от смущения. — Ты мог бы выторговать поцелуй за что-нибудь, — предложил мужчина со смешком. — Что бы ты отдал? Удочку?
— Не надо! Не шути про торг.
— Ты прав. Зря это я. Когда-то это было веселое занятие. Но теперь — ты прав, Мэтти, — смеяться над этим не получается.
— В прошлый раз на Торжище ходил Рамон с родителями. Но он ничего не рассказывает.
— Вот и мы не будем об этом. Что там масло, разошлось на сковородке?
Мэтти посмотрел. Золотисто-коричневое сливочное масло слегка пузырилось.
— Да.
— Тогда клади лук. И мешай, чтобы не подгорел.
Мэтти послушался.
— А теперь понюхай, — сказал слепой.
Мэтти понюхал. Слегка припущенный лук издавал аромат, от которого у него потекли слюнки.
— Ну что, лучше, чем сырой? — спросил Видящий.
— Но сколько хлопот! — воскликнул Мэтти. — Готовить — такая морока!
— Добавь сахара, всего одну-две щепотки. Дай потомиться еще минуту, а потом клади кролика. И не будь таким нетерпеливым, Мэтти. Вечно ты хочешь побыстрее, а в этом деле нельзя торопиться.
— Надо успеть до темноты — кое-чего проверить. Хочу добраться до поляны, пока не стемнело.
Слепой засмеялся. Он взял со стола кусочки кролика, и Мэтти в какой уж раз удивился точности движений его рук и тому, как хорошо он помнит, где что лежит. Он наблюдал за тем, как мужчина ловко обсыпает мясо мукой и кладет его на сковородку. Мясо зашкворчало, и блюдо запахло по-новому. Слепой добавил пригоршню трав.
— Тебе-то все равно, светло или темно на улице, — жалобно проговорил Мэтти. — Но мне для моих дел нужен свет.
— Что это за дела такие? — спросил Видящий и добавил: — Когда мясо подрумянится, добавь немного бульона, чтобы не пригорело.
Мэтти так и сделал. Он наклонил над сковородкой кастрюлю, где они отваривали кролика, и темная жидкость подхватила лук и травы, которые закружились вокруг кусочков мяса. Мэтти уже знал, что теперь нужно накрыть сковородку крышкой и убавить огонь. Еда в сковородке тихонько булькала, а он начал расставлять тарелки на столе, за которым им предстояло поужинать.
Он надеялся, что слепой забудет про свой вопрос о «делах». Ему совсем не хотелось отвечать на него. Мэтти очень занимало то, что он спрятал на поляне. Но и пугало, потому что он еще не понимал, что это такое. Ему подумалось: вдруг он сможет это обменять?
Когда наконец тарелки были вымыты и убраны, а слепой откинулся в своем кресле и взял инструмент, на котором он обычно играл по вечерам, Мэтти тихонько направился к двери, надеясь выскользнуть незамеченным. Но мужчина улавливал любое движение. Мэтти уже знал, что он может услышать, как паук переползает с одного края паутины на другой.
— Опять в Лес?
Мэтти вздохнул. Ну вот, снова не вышло.
— Я вернусь до темноты.
— Может, и так. Но не туши лампу — вдруг опоздаешь. В темноте приятно идти на свет. Я помню, что такое ночной Лес.
— Помнишь с каких времен?
Мужчина улыбнулся.
— С тех самых, когда я мог видеть. Задолго до того, как ты родился.
— Ты боялся Леса? — спросил его Мэтти. Леса боялись многие, и не случайно.
— Нет. Это все иллюзия.
Мэтти поежился. Он не понял, что хотел сказать слепой. То есть страх — это иллюзия? Или Лес — иллюзия? Он оглянулся. Слепой мягкой тряпочкой вытирал полированную поверхность своего инструмента. Он уже сосредоточился на гладком дереве, хотя не мог видеть золотистую поверхность клена с его волнистыми волокнами. Наверное, решил Мэтти, человеку, лишенному зрения, все кажется иллюзией.
