После затянувшихся прохладных дождей в Лондон наконец пришла настоящая весна. Одним ясным мартовским утром солнце искрилось на завитках железной, искусного литья ограды и щедрым потоком врывалось в окна элегантного особняка на Беркли-сквер. Оно играло бликами на изящном столовом серебре, нежном фарфоре и золотило кудри леди Элизабет Рашлейк, сидевшей за столом с чашечкой кофе в руке.
– Мама, – сказала она, нарушая внезапно наступившее недолгое молчание, – пойми, я вовсе не хочу тебя обидеть, но…
– Лайза, – строго проговорила дама, которая сидела за столом напротив. Это была миловидная женщина небольшого роста, в чьих рыжих волосах уже кое-где пробивалась седина. – Ты же знаешь, я хочу тебе только добра, и поэтому, согласись, мне не безразлично все, что с тобой происходит. А ты называешь это вмешательством! Но как я могу молчать, когда ты вчера вечером вела себя с бедным Джайлзом просто недопустимо.
Лайза вздохнула. Все сказанное было правдой. Она отвратительно обошлась с Джайлзом Дэвентри, чьей единственной виной было то, что он – в который раз! – сделал ей предложение.
– Господи, да я от него просто устала, мама! Ему давным-давно пора понять, что я не хочу выходить за него замуж – и вряд ли захочу в будущем.
– Но он так тебе предан, дорогая, и уже так давно! И, в конце концов, он…
– …Такой красивый молодой человек и так достоин стать моим избранником, – улыбаясь, закончила Лайза фразу за мать. – Не беспокойся, мы на этот счет пришли к соглашению, – добавила она. – Я рада видеть в нем друга… но будущего мужа – нет уж, увольте. Мне казалось, он это хорошо понимает.
– Ну, знаешь, дорогая! Прости, но это – глупо. Какой тебе вообще нужен муж? Кого ты ищешь? Честное слово, Лайза, просто не укладывается в голове… Ну почему ты упрямо упускаешь все прекрасные возможности! Тебе столько раз делали предложения. Сейчас бы ты уже была матерью и растила детей. Чего еще нужно женщине?
– Я ведь тебе говорила, мама, – раздраженно ответила Лайза. – Я довольна своей жизнью. Принимай меня такой, какая я есть.
Летиция, вдовствующая графиня Бернселл, почувствовала, что вот-вот выйдет из себя. Она с раздражением посмотрела на свою старшую дочь.
– Ах, ради всего святого! Если бы ты была какой-нибудь убогой страхолюдиной, без всякой надежды найти достойную партию– я б еще могла понять. Но ведь ты – одна из красивейших женщин Лондона. Как это там назвал тебя молодой Честерфилд – ну, ты помнишь, в оде, которую он написал?
Лайза отмахнулась с видом страдальческого протеста.
– Прошу тебя, мама. Дай мне хоть спокойно позавтракать.
Леди Бернселл, усмехнувшись и не обратив внимания на слова дочери, продолжала:
– «…Лучезарная, златовласая богиня с очами цвета лазури…» Не могу вспомнить, как дальше.
У Лайзы вырвался недовольный смешок.
– Хорошенького же он обо мне мнения! Сравнивать меня с одной из этих дылд – языческих богинь! Хорошо еще, что он не величает меня Юноной, как Фрэдди Дэшвуд. Ну я ему и устроила за это – будет помнить!
Мать улыбнулась:
– Да, эта дама была в теле – чего нельзя сказать о тебе. Может, Диана или…
Лайза остановила ее умоляющим жестом. Она встала, подошла к окну и устремила взор на прелестный сад, окружающий особняк. Этим утром на ней было платье из тяжелого твидового шелка, и ее пышная юбка прямо-таки хрустнула, выдавая ее негодование. Мать глядела на дочь с укоризной.
– Согласись, твоему отцу это бы не понравилось. Он так хотел видеть тебя прилично устроенной.
Полные губы Лайзы дрогнули в едва заметной понимающей улыбке.
– Очень может быть, мама… Но, слава Богу, у него хватало веры в меня, чтобы не мешать мне быть независимой. – Она быстро обернулась к матери. – Ну как ты не можешь понять? Я уже и так твердо стою на ногах. Мне двадцать четыре, – она оставила без внимания насмешливую гримаску леди Бернселл. – У меня есть уютный дом, друзья, ты и Чарити. Чего мне еще желать?
Вдова издала короткий, страдальческий возглас:
– Мужа, разумеется.
– Мама, ведь мы с тобой уже не раз говорили. Зачем начинать это снова? У меня нет ни малейшего желания расставаться со своей независимостью. Ну как ты себе это представляешь? Я запру себя в четырех стенах семейной жизни? Да ни за что! Ни за какие прелести брака, которые мне щедро сулят. Да и потом, среди моих знакомых нет ни одного, ради которого я бы решилась изменить свой образ жизни. Наверное, для этого нужно сильно влюбиться…
– Ты не всегда так думала, – колко парировала мать. – Помнится, были времена, когда ты вздыхала и краснела, как самая обыкновенная влюбленная девица. Конечно, это было много лет назад…
– Вот именно, – спокойно подчеркнула Лайза. – Это было много лет назад. С тех пор я сильно поумнела.
– О, дорогая, прости меня. Я совсем не хотела затронуть…
Ее перебил недвусмысленный смех Лайзы.
– Мама, уж не думаешь ли ты, что я до сих пор ношу траур? Надеюсь, ты меня лучше знаешь. Все это было давным-давно. И осталось в прошлом. Если честно, мне иногда кажется, что девушка, так безнадежно влюбившаяся в Чада Локриджа, была вовсе не я, а какая-то другая.
– Ах, дорогая, понимаю – но вовсе не безнадежно. Может, он и не тот мужчина, который достоин тебя, но, могу поклясться, он отвечал тебе взаимностью.
