Поздние летние сумерки сгущались в ночь, когда Полина Геральд вела своего коня по аллее, которая с одной стороны переходила в низкий берег, а с другой ограничивалась изгородью. В свежем воздухе плыл аромат жимолости. В темноте были видны только светлая блузка девушки и ее бледное лицо, конь двигался рядом с ней черной тенью. Пегасу удалось выскочить из загона, и Полина была рада, что сумела вернуть его прежде, чем он покалечился или вторгся в чужие владения. Однако кроме этого, радоваться ей было особенно нечему, и как только мысли девушки вернулись к ее бедам, на глаза ее тут же навернулись слезы. Этот переход от дня к ночи всегда казался ей исполненным печали, а сейчас напомнил, что скоро благородное животное, которое она ведет в поводу и которое так сильно любит, будет отнято у нее, и роковой час неумолимо приближается.
Полина не часто могла позволить себе полностью предаться своему горю; в семейном кругу ей приходилось сохранять подобие веселости, потому что теперь она была старшей и ее младшие брат и сестра искали в ней утешение и поддержку. Груз ответственности был тяжелым бременем для девушки, которая еще недавно вела обеспеченную, легкую жизнь, внезапно и катастрофически оборвавшуюся с гибелью отца в автомобильной аварии.
Никто, даже тетя Марион, присматривавшая за детьми с тех пор, как умерла их мать, — вскоре после рождения младшей дочери, Линетт, — не догадывался, что все последние годы семья жила на грани краха, который Джон Геральд пытался оттянуть, закладывая и перезакладывая недвижимость и беря крупные заемы в банке, и что школа верховой езды, открытая им несколько лет назад, оказалась предприятием, не приносящим прибыли. Блестящие перспективы, которые он прочил своему детищу, так никогда и не стали реальностью, закрытый манеж не был построен, а ученики, которых предполагалось набирать за большую плату, материализовались в образе одной молодой дамы, на второй же день упустившей лошадь. Столкнувшись с безудержным гневом Джона Геральда в последовавшей за этим ссоре, она немедленно собрала вещи и потребовала назад деньги. Пегаса хотели подготовить для выступлений в Дерби, но и эта мечта вылетела в трубу, потому что теперь вместе с остальной собственностью он должен был пойти в уплату за долги отца; даже мебель из дома распродадут для расплаты с кредиторами.
Полина ласково провела рукой по теплой шее Пегаса, которого знала всю его бурную жизнь, с того самого дня, как неуклюжий жеребенок появился на свет. Он позволял себя оседлать только ей и ее брату Майклу. Что-то с ним теперь будет? Какие жестокие грубые руки силой попытаются сломить его гордый нрав, тогда как его можно приручить только любовью и лаской? По щекам девушки покатились слезы, и она не пыталась удержать их. В этом не было смысла, никто сейчас не видел ее горя.
Они дошли до поворота и приближались к своим воротам, как вдруг широкая полоса света прорезала темноту, превратившись в фары машины, которая свернула с шоссе на узкую дорожку и теперь неслась им навстречу. Они оказались в ярких снопах света, как фигуры на сцене, выхваченные из темноты лучом софита. Пегас резко остановился прямо посередине аллеи и, испуганно фыркнув, вскинул голову, так что Полине с трудом удалось удержать в руках недоуздок. Она услышала резкий скрип тормозов, и большая черная машина с серебристой фигуркой-талисманом на капоте замерла всего в шести ярдах от них. Водитель, на ходу выкрикивая довольно образные и красноречивые выражения, выскочил из машины, с силой хлопнув дверцей, и уставился на них во все глаза.
— Парень, ты что, с ума сошел, что ли… Я тебя чуть не задавил!
— Я… простите, — заикаясь забормотала Полина. — Тут обычно никто не ездит так поздно, мы не ожидали никого встретить. Иди сюда, малыш. — Она постаралась отвести Пегаса с дороги в сторону, ближе к изгороди. — Думаю, вы теперь сможете проехать, только очень медленно, и, пожалуйста, потушите фары.
Незнакомец произнес изменившимся голосом:
— Простите, я не понял, что говорю с девушкой, но вы, однако, напугали меня. Что вы бродите здесь в такой тьме с этим демоном и даже предупредительного огонька не даете?
— Он вырвался из загона, и потом, я уже сказала, что не ожидала здесь встретить кого-нибудь.
Незнакомец оценивающе посмотрел на Пегаса, сверкавшего белками глаз, потом повернулся, пошел назад к своей машине и выключил фары, успев, однако, заметить лицо Полины, залитое слезами.
— Будет лучше, если вы осторожно пройдете мимо машины, — сказал он. — Если только этот красавец не снесет всю краску с крыла. Только сперва скажите, правильно ли я еду: мне нужен гараж Бартона в деревне Мулинз. Это Мулинз?
— Да, но вам не надо было сворачивать с дороги. Это на верху холма, сразу за гостиницей.
— А мне сказали, что надо повернуть налево.
— Да, правильно, только поворот дальше по дороге.
Ей не видно было лица мужчины, но голос у него был приятный, низкий, красивый.
— А где мне теперь свернуть?
Полина с сомнением посмотрела на невероятной длины машину.
— Лучше всего вам сейчас задом доехать до ворот, а там сможете развернуться. Тогда, кстати, и нам не надо будет вас обходить.
