Василинка ходит сама не своя. Мама совершенно не обращает на нее внимания. Пообещала пришить руку кукле и все никак не возьмется, все у нее времени нет. Василинка берет сама иголку и возится с рукой куклы, из которой сыпятся опилки. А была такая красавица с фарфоровой головкой — просто загляденье. Сейчас нос поцарапанный, голубая краска на одном глазу совсем облупилась. Но все равно Василинка любит свою Машку, выставляет рядом с ней целый ряд бутылочек, стаканчиков и жестянок, в которых летом пироги из песка пекла, а сама все хлопочет с рукой, жалко висящей на тонкой ниточке.
— Твоя Машка инвалид! — хохочет Сонька. — Ей германец на войне руку оторвал, и Машка стала калекой!
Кукла печально глядит на свою хозяйку выцветшими глазами, а Сонька-задира, показав язык, хватает Василинкино пальтишко и, хлопнув дверями, выскакивает во двор. Василинка едва не плачет, так ей жалко Машку, а заодно и саму себя.
В доме все перевернуто вверх ногами. Целую неделю гостит тетя Женя, папина сестра из Тифлиса, с тремя детьми: Соней — одногодкой Василинки, тощим долговязым Володькой и маленьким Васей. Они непохожи на других детей. Лица темные, будто вымазанные в коричневую краску, носы длинные. Блестят белые зубы, огнем горят быстрые черные глаза, а у Сони еще болтается на ленте большая серебряная медаль с дырочкой посредине. И принесло же их из того Тифлиса в легких жакетиках.
— Ах, я не думала, ах, я не знала, — причитала тетя, — что у вас так холодно. — Словно Василинка в том повинна. Теперь Сонька носит новое пальтишко Василинки, перешитое из маминого жакета, а сама Василинка бегает в старой курточке.
Еще задолго до приезда гостей мама хлопотала в доме, скребла, мыла, убирала, ничего вкусного не готовила.
— Вот приедет тетя, тогда и попразднуем!
А где ты попразднуешь, когда пост этот тянется целый век! Василинка и забыла уже, какой вкус у молока и мяса. Только и слышишь: «Скоромного есть нельзя». А почему нельзя, Василинка не знает. Только слышит, как мать выговаривает отцу: «Сходи, Змитро, к исповеди, не бери грех на душу». Отец отмахивается: «А я не брал никакого греха на душу, незачем и в церковь идти».
— Что ты говоришь, Змитро! — не отступается мать. — Ты же первую неделю только постился, а во вторую уже не вытерпел, поел в поездке наваристого бульона.
Василинка знала, что мама и сама не выдержала, когда маленького Митьку грудью кормила: молочка в чай подливала.
— Вот и признавайся тебе после этого, — упрекнул сам себя отец. — Я ведь никого не обидел, не обругал, чужого не взял! Ну, ладно, схожу, лишь бы в доме покой был!
В тот злосчастный день отец с утра пошел к исповеди. Через несколько минут мать спохватилась: он же не взял денег, чтобы постричься у парикмахера! Разве можно идти к батюшке с такими лохмами. Она положила в носовой платок серебряный рубль, завязала узелком и протянула Василинке:
— Беги, доченька, догони отца и отдай ему деньги.
Слез как не бывало. Василинка выскочила из хаты и помчалась, точно вихрь, посреди улицы. Отец уже далеко отошел от дома.
Василинка побежала еще быстрей, размахивая платочком. Так было вроде легче бежать. Вот она уже совсем близко, рукой подать.
— Папа! — крикнула Василинка. — Мама передала рубль, сказала, что ты…
Но что это? В платочке ничего нет. Василинка ощупала все-все уголки серебряный рубль исчез, словно его и не было. У Василинки пересохло в горле, язык не слушался, она не могла вымолвить ни слова. Девочка стояла молча, глядя себе под ноги.
— Ну ничего, доченька, не плачь! Чего в жизни не бывает! Беги домой, я скоро приду!
Легко сказать — беги домой! Василинка еле переставляла ноги и не отрываясь глядела на землю, искала серебряный рубль. И куда он запропастился? Нигде не видно. Сказать маме или промолчать? Василинка знала, что мама по головке не погладит. «Не скажу», — наконец решает Василинка.
Но скрыть свою растерянность она не умеет. Мама всегда догадывается, если что-то случилось.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Как это ничего? У тебя же на лице все написано!
— Я… я потеряла рубль…
— Потеряла? Такие деньги потеряла? Вот возьму ремень да огрею по спине, тогда будешь знать, как деньги беречь.
Ремня Василинка боялась. Она задрожала и заплакала.
Но мама неожиданно смягчилась:
— Марш в угол! — приказала она.
Василинка терпеливо стоит в углу. Совершенно онемели ноги. Кажется, если бы разрешила мама сесть на пол, она бы целый день не вставала. Ах, скорей бы вернулся папа! Как на беду, он где-то задержался. А тут еще эта ненавистная Сонька дразнится и показывает язык:
— Разиня! Рубль потеряла!
Василинка переступает с ноги на ногу, тихонько шмыгает носом и показывает Соньке кулак. Наконец возвращается отец. Вместе с ним дядя Самсонов из депо. Увидев Самсонова, мать молча вздыхает: все ясно! Снова отец просидел у этого безбожника, никак не наговорятся!
Самсонов подмигивает Василинке и достает из кармана конфету, но Василинка уткнулась носом в стенку: стыдно перед дядей Самсоновым.
— Амнистия! — хохочет Самсонов. — Амнистия, выпускайте арестантов! — прощается и уходит.
— Ну, ладно, мать, хватит, отпусти ты Василинку, — добродушно говорит отец. — Она ж не нарочно.
