Его настигну я,
Хотя б то гибелью грозило.
Шекспир, «Гамлет»
Был дождливый воскресный день унылого месяца ноября. Я застрял в пути из-за легкого недомогания, от которого, впрочем, уже оправлялся. Однако меня все еще лихорадило, и мне пришлось высидеть целый день в четырех стенах, в гостинице маленького городка Дерби. Дождливое воскресенье в провинциальной гостинице! Судить о моем положении может лишь тот, кто имел счастье изведать на опыте нечто подобное. Дождь барабанил в стекла; колокола меланхолически звали в церковь. Я подошел к окну в надежде хоть немного развлечься, но, видимо, мне были раз навсегда заказаны всякие развлечения. Из окон моей спальни открывался вид на черепичные кровли и бесконечные ряды печных труб, из окон гостиной – на конский двор во всей его неприглядности. Я не знаю ничего более подходящего, чтобы вселить отвращение к этому миру, чем конский двор в дождливую погоду. Он был застлан мокрой соломой, затоптанной проезжающими и конюхами. Один из его углов занимала застоявшаяся довольно большая лужа, окружавшая островок из навоза; несколько мокрых кур жались под телегой друг к дружке; с ними был несчастный, унылый петух, промокший насквозь и от этого оцепеневший и утративший свой былой пыл; его поникший хвост слипся, и казалось, будто он превратился в одно-единственное перо, вдоль которого стекала лившая со спины вода; тут же, неподалеку от телеги, стояла полусонная, жующая жвачку корова; она покорно сносила потоки воды, и над ее дымящейся шерстью густо клубился пар; лошадь с бельмом на глазу, истомленная скукой конюшни, просунула в окно свою страшную голову, и на нее падали капли с навеса крыши; тут же несчастный пес, привязанный цепью у своей конуры, время от времени не то лаял, не то визжал; грязная служанка с кухни в деревянных башмаках шлепала взад и вперед по двору, еще более угрюмая, чем ноябрьская погода; короче говоря, все было тут уныло и неприютно, и единственное исключение составляла шумная ватага лихо выпивающих уток, которые, сгрудившись у лужи, точь-в-точь как веселые собутыльники, сопровождали свое пиршество неистовым гамом.
Я был один, томился и жаждал какого-нибудь развлечения. Моя комната вскоре мне опостылела. Я оставил ее и отыскал помещение, именуемое на техническом языке «залой для проезжающих». Эта общая комната отводится в большинстве гостиниц для той породы путешественников, которые называются разъездными агентами или коммивояжерами и являются в сущности своеобразными странствующими рыцарями торговли, неутомимо рыскающими по всему королевству в двуколках, верхом или в дилижансе. Они, сколько я знаю, – единственные в наше время преемники странствующих рыцарей былых дней. Они ведут ту же скитальческую, богатую приключениями жизнь, но сменили копье на кучерской бич, щит – на листы картона с образчиками и кольчугу – на теплый бенджемин[1]. Вместо того чтобы отстаивать честь иной несравненной красавицы, они, распространяя и утверждая славу какого-нибудь крупного коммерсанта или заводчика, без устали рыщут по всей стране и готовы в любой момент торговаться от его имени: ведь ныне у всякого на уме торговля с себе подобными, а не единоборство, как было когда-то. И, подобно тому как некогда, в доброе старое драчливое время, зала гостиницы бывала увешана по ночам вооружением утомленных походом воинов, а именно: кольчугами, тесаками и шлемами, так и теперь зала для проезжающих бывает убрана снаряжением их преемников – кучерскими плащами, бичами разного рода, шпорами, гетрами и клеенчатыми шляпами.
Я решил отыскать кого-нибудь из этих достопочтенных господ и вступить с ним в беседу; увы! мне пришлось разочароваться в своих надеждах. В «зале для проезжающих» были, правда, два-три человека, но проку от них мне решительно не было. Один заканчивал утренний завтрак и, усердно поглощая хлеб с маслом, бранил официанта; второй застегивал пуговицы на гетрах и обрушивал при этом потоки проклятий на коридорного, так как тот недостаточно хорошо вычистил ему сапоги; третий сидел в кресле и барабанил пальцами по столу, следя за дождем, стекавшим потоками вдоль стекла; всех их, казалось, отравила погода, и они исчезли один за другим, так и не перекинувшись ни словом друг с другом.
Я подошел к окну и стал смотреть на прохожих, осторожно пробиравшихся в церковь; юбки женщин были подобраны по колено, с зонтиков капало. Колокол перестал звонить, на улице все замолкло. Я нашел себе, наконец, развлечение, наблюдая за дочерьми лавочника напротив, которые, будучи оставлены дома из страха, как бы не вымокли их воскресные платья, жеманились у окон и пускали в ход все свои чары в надежде пленить кого-нибудь из случайных постояльцев гостиницы. В конце концов бдительная мамаша с уксусным выражением лица прогнала их оттуда, и я снова не знал, как убить свое время.
Что же мне оставалось делать? Как скоротать этот нескончаемый день? Нервы мои окончательно разыгрались, и к тому же я был один-одинешенек, а между тем все, решительно все в гостинице как будто рассчитано на то, чтобы десятикратно усугубить унылость и без того унылого дня: старые газеты, пропитавшиеся насквозь запахом табака и пива и читанные мною по крайней мере с десяток раз; глупые книги, еще более нудные, чем этот осенний дождь; листать истрепанный старый том «Журнала для дам» – смертная скука! Я перечитал все те же банальные имена тщеславных проезжающих, нацарапанные ими на стеклах, – всех этих вечных Смитов и Браунов, Джексонов, Джонсонов и других бесчисленных «сонов»; я разобрал несколько надоевших до тошноты виршей, что украшают подоконники всех гостиниц и которые я встречал во всех частях света.
