— Чудесный аксессуар у вас, — Мейерхольд положил голую ногу на стул.
— Это называется «чемодан визажиста». Поднимите-ка…
Он приподнял ногу, Поля подложила под нее чистое вафельное полотенце:
— Спину потом сделаем.
— Чемоданчик… — Родос губами вытянул сигарету из пачки «Кента», протянул пачку сидящему Мейерхольду. — Без него никуда?
Они закурили.
— Не то слово, — Поля зачерпнула крем, стала быстро накладывать его на бедро Мейерхольда. — У меня подруга однажды в такси забыла. Ехала ночью с пьянки. Бывает такой облом. И все. Конец профессии.
— А новый купить?
— Он пустой-то стоит двадцать штук. А там же еще содержимое. Палитры, кисти, крема, техника. У меня шесть японских кистей по сто баксов каждая…
— Ну а… Занять бабок? Типа потом отработаю?
— Понимаете…
— Давай на «ты»?
— Да. Понимаешь, каждая собирает свой чемодан месяцами, годами. Это все сразу не купишь, надо пробовать, привыкать, выбирать, менять.
— Как гардероб, да? — Родос нервно прохаживался, поскрипывая только что начищенными сапогами. — Пиджачки, юбчонки, девчонки…
— Че, мандражишь? — Мейерхольд выпустил в него дым.
— Есть малек. Москва все-таки… Поль, а вы… Ой, ты москвичка?
— Подмосковье. Малаховка. Родители из Астрахани.
— Во! Тоже рыбное место! — засмеялся Мейерхольд.
— Да, с рыбой у нас в семье умеют обращаться. Не тряси ногой. Так, нога — поперечные синяки, спина — продольные, да?
— Да.
— Сделаем.
Родос отодвинул занавеску:
— Народ прет вовсю. Слышите?
— Слышим. У нас еще двадцать минут, чувак же сказал, — успокоил Мейерхольд. — Поль, у тебя нереально нежные руки.
— Спасибо. А кто вас в Оренбурге гримировал?
— Одна особа с телевидения. Но она с тобой не сравнится.
— Как вобла против стерлядки, — Родос стал застегивать китель капитана НКВД.
— Спасибо! Крутое сравнение! — засмеялась Поля, делая кровоподтеки.
— Он у нас вообще остроумный, — тряхнул кудрями Мейерхольд. — Калом бурит регулярно!
— И помногу. Фу-у-у-у… — Родос протянул руку, пальцы его дрожали. — Чего-то я давно так не мандражил, а?
— Главное — не промахнись! — засмеялся Мейерхольд.
— Ржешь, жопа, у тебя ж всего две фразы, а у меня их вон сколько…
— Ребята, не волнуйтесь, — Поля приступила к новому кровоподтеку. — А на лице не надо?
— Не, чел сказал, что лишнее. Лицо чистое. Кр-р-расивое! Хотя, дома меня та тетя сильно разукрасила.
— По теме, нам же микрофоны положены? — потер ладонями Родос. — С такой-то толпой! Тысячи людей!
— А на что тебе голос дан, Ди Каприо? Ори на полную!
— Придется… Блин, не знаю… — Родос глянул за занавеску. — Москва.
— Да. Столица нашей родины.
— Все что угодно может быть.
— Вот и постарайся, ептеть… Извини, Поль. Спиной?
— Да, повернись.
— Я не про это… — фыркнул Родос, отходя от занавески. — Башку могут проломить. Отморозков много…
— Не дади-и-и-им! — пропел Мейерхольд. — Поля! Какие ты мне красивые синячишки насажала, а? С меня причитается!
— Спина будет еще красивей.
— Договорились! Давай после всего пойдем куда-нибудь? Нам суточные выдали!
— Вдвоем?
— Зачем же? Втроем! В Москве первый раз, никого не знаем.
— Ну, я подумаю.
Вошел мужчина в сине-белом комбинезоне, с планшетом в руке:
— Так, парни, десять минут. Готовы?
— Олвейс! — тряхнув кудрями, Мейерхольд кинул окурок на пол, припечатал пяткой голой ноги.
— Грим, долго еще?
— Семь минут, — пробормотала Поля.
— Парни, время пошло! — мужчина скрылся.
— Ребята, а можно быстро селфи? — попросила Поля, проворно вытирая руки салфеткой. — А то потом не успею.
— Конечно!
Родос в кителе и полуголый Мейерхольд обняли ее с двух сторон, и она сделала селфи.
Через десять минут красную занавеску отдернули в сторону. Человек в сине-белом закричал через мегафон в пеструю праздничную толпу, колышущуюся на Тверской:
— Дорогие друзья! Перед вами камера знаменитой Бутырской тюрьмы, где в октябре 1939 года следователь НКВД капитан Родос проводил допрос известного советского режиссера Мейерхольда, которого подозревали в троцкизме и шпионаже! Метод допроса у Родоса был простым: бить подследственного резиновой палкой по старым кровоподтекам!
В собранной из ДСП и картона, выкрашенной под бетон камере Мейерхольд в одних черных сатиновых трусах лежал на кушетке. Руки его были пристегнуты браслетами к ножкам. Рядом стоял Родос в кителе, сапогах, с поролоновой палкой в руке. В углу лепился небольшой письменный стол с коричневой папкой «Дело № 1939».
— Признавайся, гадина! — заревел Родос и стал размашисто и показательно наносить удары поролоновой палкой по спине с кровоподтеками.
— Я старый, больной челове-е-е-ек!! — завопил Мейерхольд с такой силой, что кудряшки на его голове затряслись.
Толпа возбужденно зашумела, сотни смартфонов, планшетов и фотокамер поднялись над ней.
— Признавайся! Я из тебя бифштекс сделаю!
— Я ни в чем не виноват! — вопил Мейерхольд.
Родос стал бить его по ногам:
— Оставлю только голову! И руку! А остальное… Вот! Вот! Вот! Сделаю бифштексом! И тебе, гадина троцкистская, скормлю!
— Я ни в чем, ни в чем не винова-а-а-ат!! — вопил Мейерхольд.
— Ты винова-а-а-ат! — ревел Родос. — Ты — скрытый враг народа!
Толпа одобрительно закричала и зааплодировала. Немногочисленные выкрикнули: «Позор!» — но их быстро выхватила из толпы полиция. Родос размахивался, слегка замедленно бил и рычал. Мейерхольд вопил, трясясь и суча голыми ногами. Человек с мегафоном повторял свой текст для вновь подходящих. Так продолжалось два часа и сорок две минуты.
