1
Они брели, не задумываясь, куда идут и зачем, и улица казалась им бесконечной. Они говорили, не умолкая, и еще ни слова не сказали о самом главном.
Смеркалось. В надвигавшейся темноте медленно кружил снег, крупный, как хлопья ваты. Такой снег — редкость в Маньчжурии. Обычно он здесь мелкий и сухой и шуршит, как песок, и ветер хлещет им по лицу, так что снежинки впиваются в кожу, как иглы. А сейчас он падал неслышно и мягко, обволакивая все вокруг.
Они дошли до угла и остановились. Редкие прохожие обходили их. В окнах, запорошенных снегом, тепло мерцали огоньки. Улица здесь разветвлялась надвое.
— Мне, наверно, пора, — сказала она совсем не то, что хотелось.
Кадзи смотрел куда-то через ее плечо. Она оглянулась. Позади, в угловом доме, был мебельный магазин. Проследив за взглядом Кадзи, она увидела в витрине большое декоративное блюдо. Мужчина и женщина в объятии. По-видимому, с роденовского «Поцелуя». Взгляд Кадзи оторвался от витрины и, скользнув куда-то в сторону, повис в пространстве. Митико перехватила его и заставила Кадзи встретиться с ней глазами.
— Как это не похоже на тебя.
Он не понял или сделал вид, что не понимает.
— Ты опять увиливаешь от главного, Кадзи…
В бледном свете Митико увидела, как зажглись на мгновение его глаза и снова погасли, стали холодными и суровыми. Девушке стало больно, тяжелый комок сдавил ей горло.
— Не могу понять. Ты все твердишь — война, война… Мы любим друг друга, а пожениться не можем… Это все из-за войны?
— Да.
— Но почему же, скажи?
— Сам не знаю.
Кадзи снова глянул на блюдо в витрине. Митико провела пальцами по его плечам и за воротник робко потянула к себе.
— Ты… не любишь меня?
— Люблю! — прошептал он жарко.
— Я тоже… Чего же ждать? Почему мы не можем пожениться?
— Ну как объяснить, чтобы ты поняла!
— И не старайся! Не понимаю и не пойму! — Она упрямо тряхнула головой, с капюшона посыпались снежинки. — Знаю, знаю. В любую минуту тебе могут прислать красную повестку. Может быть, даже завтра! Ты это хочешь сказать? Так вот, я больше не желаю это слышать! Я обыкновенная женщина и хочу выйти замуж за любимого человека; иного счастья себе не мыслю и не желаю. И пусть наутро после свадьбы тебе присылают красную повестку! Пусть, я не буду раскаиваться… Плакать буду горько, изойду слезами, провожая тебя… Но другого счастья мне все равно не нужно!
Радость, и гордость, и восхищение этой маленькой женщиной нахлынули на него горячей волной. Его решимость отступила перед этой силой. Повестку ему пришлют, и очень скоро. Не важно, какая она будет — красная, белая, синяя, но ему прикажут бросить все и уйти. И он должен будет уйти с тоской в сердце, понимая, что не вернется. И ничем не убедить себя, что этого не случится. Так, может быть, и в самом деле уступить, пока это еще возможно, своему чувству и испытать то, что кажется таким желанным?.. Пусть это будет только миг и завтрашний день принесет крушение…
— Хорошо. Пойдем сейчас ко мне.
На мгновение девушка опустила веки, потом подняла на него сияющие глаза:
— Идем.
И она решительно повернулась, чтобы идти туда, где было общежитие Кадзи. Но Кадзи не шевельнулся.
— Нет. Нельзя, — прошептал он.
Митико остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. Теперь он видел перед собой искаженное гневом лицо девушки, лицо-маску.
— Ты испытывал меня? Ты шутил?! С этим не шутят! Ты испугался? — Ее прерывающийся от волнения голос вдруг окреп. — Боишься запятнать репутацию безупречного служащего?.. Трус! И… дурак!
Митико убежала. Он остался стоять словно в оцепенении, подняв лицо к темному небу.
«Боишься запятнать репутацию…» Это жгло, как пощечина. Боль незаслуженной обиды, гнев, неутоленная любовь раздирали сердце. Он дрожал. Утонуть в ее объятиях, минутной иллюзией счастья заслониться от всего — от проклятой войны, от мыслей, от судьбы! Все равно не сегодня, так завтра его погонят туда…
Взгляд Кадзи снова остановился на блюде в витрине. Любовники в вечном объятии. Почему же ему и Митико отказано в этом счастье? Война… Минуту назад он, может быть, навсегда оттолкнул от себя Митико и навечно потерял возможность обнять ее. У него перехватило дыхание. Возлюбленная… Разве не в этом образе воплощена радость жизни для мужчины? А он оттолкнул ее.
2
Помещение отдела было заставлено письменными столами. Здесь сидело пятьдесят человек. Как это сплошь и рядом бывает в крупных колониальных фирмах, мало кто из них всерьез занимался работой. Большинство исправно появлялись в положенное время и в положенное время уходили. Чтобы не потерять кусок хлеба, требовалось только умело делать вид, что очень занят.
Топили исправно. Почти все сидели без пиджаков, засучив рукава сорочек. Лениво перебрасывались словами, писали частные письма на бумаге с фирменными штампами, с упоением разговаривали по телефону. В воздухе висел удушливый дым от дешевых местных сигарет. Их покупали, когда кончались пайковые японские. От этого дыма першило в горле.
Письмоводитель из отделения Кадзи говорил соседу:
— Вот уж не ожидал, что немецкая армия выдохнется под Сталинградом… Теперь на Германию не очень-то можно рассчитывать. Что предпримет Советский Союз — вот в чем теперь вопрос.