Североморск засыпало снегом, несмотря на середину марта, и город снова побелел, съежился, притих в ожидании весны и перемен, хотя оптимизма в этом ожидании было мало. Большинство предприятий главной базы Северного флота России не работало. Закованные льдом и припорошенные снегом стояли в порту крейсера, эсминцы, сторожевые катера, черно-серыми тушами сдохших китов высовывались изо льда и воды длинные вздутия подводных лодок. Многие из них просто дожидались конца, годясь лишь на металлолом, и только ядерные реакторы не позволяли людям затопить лодки. Завод же по разделке корпусов кораблей не справлялся с ликвидацией списанных посудин.
Николай Ващинин каждый день проходил по берегу Кольского залива и с болью в сердце смотрел сверху на мертвые корабли. Многие моряки были ему знакомы, кое с кем из них он дружил с детства и знал, чем живет и дышит флот вообще и каждый, кто с ним связан, в частности. Жизнью эту ежедневную борьбу за выживание назвать было трудно.
Сам Ващинин тоже в свое время хотел попасть на флот и даже пытался поступить в мореходку, но не прошел по здоровью. Зато ему удалось закончить институт инженеров морского транспорта в Мурманске, а затем устроиться в порту и пережить все невзгоды переходного – от бандитского социализма к не менее криминальному капитализму – периода, хотя, как и все, зарплату он получал мизерную и на месяц, два, а то и на полгода позже, чем следовало. И все же семью прокормить он не мог. Если бы не тесть-пенсионер, удачно торгующий на местном рынке овощами с собственного садового участка и подбрасывающий время от времени зятю и дочери деньжат или тех же овощей и фруктов, Ващинин давно протянул бы ноги.
В этот день он возвращался с работы рано, его отпустили по случаю дня рождения, и решил завернуть на рынок, чтобы договориться с тестем о воскресной рыбалке.
Снег продолжал сыпать с беспросветно-свинцового неба, прохожие кутались в воротники, спешили закончить дела дотемна, быстро обходили полупустой рынок. Николай тоже не задержался в неуютном помещении, выскочив на территорию летнего рынка с пустыми торговыми рядами. И тут его окликнули:
– Эй, земляк, подойди.
Ващинин оглянулся. Из ниши, образованной углом здания, забором и навесом, выглядывала темная фигура в нахлобученной на брови собольей шапке и ватнике. Николай подошел. Денег у него с собой было немного, и быть ограбленным он не боялся.
– Извини, землячок, – хрипловатым голосом сказал мужик, в голосе которого сквозили виноватые нотки, а в глазах тлела тоска. – Выручи, друг, четвертый день сидим без крошки хлеба. Ты не думай, не зэк я и не нищий, охотник, да, вишь, заготовитель подвел... Ей-богу, отдам.
Ващинин порылся в бумажнике, молча протянул охотнику (на вид – лет пятьдесят, щеки ввалились, действительно плохо мужику) пятидесятирублевую купюру.
– Держи, потом как-нибудь отдашь.
– Вот спасибо, земляк! – обрадовался замерзший мужик. – Выручил по-человечески. А не хочешь у меня купить эту железку? Даром отдам, больно нужда заела.
Он достал из-за пазухи тряпичный сверток, развернул, и Ващинин увидел странной формы пистолет из черного металла, отсвечивающего красными и фиолетовыми искрами.
– Что это?
– Бери, не сомневайся, в хозяйстве при нынешних временах пригодится. Стреляет бесшумно, лазерный прицел, попадает на два километра, сам проверял.
– Это... «маузер»? – Николай взял в руки теплый на ощупь, тяжелый пистолет.
– Не, не «маузер», – усмехнулся мужик, – там на рукояти три цифры выдавлены и какой-то значок в виде паука. Бери, задаром отдаю, добавь только еще полтинник.
Николай еще раз взвесил в руке необычное оружие, придающее странное ощущение уверенности и мощи, хотел отказаться, но увидел голодный блеск в глазах продавца и, поколебавшись, сунул пистолет в сумку. Достал две купюры в пятьдесят и десять рублей, протянул охотнику:
– Больше у меня нет. Будь здоров.
– Вот спасибо, мил-человек, – обрадовался мужчина, пряча деньги, – век не забуду! Захочешь что еще купить, приходи послезавтра на это же место, я еще парочку таких железок принесу.
– Где ты их берешь? – оглянулся уже шагнувший прочь Ващинин. – С военного склада, что ли? – Он уже пожалел, что ввязался в эту историю и взял у мужика пистолет.
– Не, не со склада, – застенчиво возразил охотник. – Да ты не боись, об этом схроне никто не знает, только свояк мой, Сашка, да я. Он и показал. Рыбачит в Косой губе, лодки там брошенные, целое кладбище, он залез в одну, а там... в общем, никому это богатство не надо. Да и мне тож, это я с тоски взял, продать да хлебца купить. Всего второй раз и продаю.
– Рискуешь, – покачал головой Николай. – Загребут по статье, за торговлю оружием...
– Не загребут, мне б только чуток продержаться до тепла, а там в леса уйду, на охоту. Ну, бывай, землячок, спасибо тебе.
Мужик в собольей шапке растаял в подворотне за пеленой снега.
Ващинин постоял немного и поплелся домой, переживая в душе, что пожалел чужого человека и отдал совсем нелишние деньги. С другой стороны, охотнику надо было помочь, выглядел он неважно и на бандита не походил.
Дома Николая встретила жена, подарила лосьон после бритья, усадила ужинать, пришли мама с отцом, сестры, тесть с тещей, и день рождения закончился поздно вечером. И только провожая гостей, Николай вспомнил о своей покупке, о которой не сказал никому: ни родственникам, ни жене. Дождавшись, когда она уснет, он уединился на кухне и достал пистолет, удивляясь его тяжести, необычной зализанной форме и хищной, грозной красоте. Таких пистолетов он никогда в жизни не видел, а сходство этого оружия с «маузером» было порождено лишь длинным стволом и мощной рукоятью, удобно укладывающейся в ладонь. Так как было уже поздно, испытания «супермаузера» Ващинин решил отложить на утро, предварительно договорившись с другом.
