Высокий, сурового вида унтер-офицер в парадном имперском мундире даже панель связи держал, словно маршальский жезл. Рассеянно похлопывая ею себя по бедру, он со сдержанным презрением окидывал взглядом группу стоящих перед ним молодых людей. Испытующе.
Это тоже входит в правила игры, напомнил себе Майлз. Стоя на свежем осеннем ветерке в одних шортах и кроссовках, он старался не дрожать. Ничто так не выводит из равновесия, как необходимость стоять почти голым рядом с людьми, разодетыми словно на смотре у императора Грегора. Хотя, честно говоря, большинство присутствующих одето так же, как и он. Приглядывающий за испытаниями унтер-офицер, казалось, поспевал во все места одновременно – взвод из одного человека. Майлз присмотрелся к нему: интересно, что за позы или жесты – сознательные либо нет – он использует, чтобы добиться такого вида бесстрастного профессионализма? Тут есть чему поучиться…
– Бежать будете парами, – распорядился унтер. Он вроде бы и не повышал голоса, но слышно его было в обоих концах строя. Еще один эффективный приемчик. Майлз вспомнил привычку своего отца – в ярости понижать голос до шепота. Внимание просто приковывает.
– Запомните, как только закончится полоса препятствий, тут же пойдет отсчет времени бега на пять километров. – И унтер-офицер принялся выкликать пары.
Отборочные испытания для поступающих в Императорскую Военную Академию растянулись на целую мучительную неделю. За спиной у Майлза было уже пять дней устных и письменных экзаменов. Самое трудное закончилось, говорили все. Среди молодых людей царил дух облегчения. Они болтали, шутили, преувеличенно жаловались на трудность экзаменов, коварство экзаменаторов, плохую еду, недосып, неожиданные помехи во время испытаний… Сетования победителей, которые могут себя поздравить – им удалось выдержать, уцелеть, выжить. На предстоящие экзамены по физподготовке они смотрели, как на игру. Или на каникулы. Самое трудное позади – для всех, кроме Майлза.
Майлз выпрямился в полный рост – уж какой у него этот рост ни был – и вытянулся, словно пытаясь усилием воли распрямить свой искривленный позвоночник. Потом слегка вздернул подбородок, будто стараясь удержать в равновесии слишком большую голову – она была бы впору человеку ростом за метр восемьдесят, а он и до полутора недотягивает – и, щурясь, принялся разглядывать полосу препятствий. Начиналась она пятиметровой бетонной стеной с острыми металлическими штырями поверху. Взобраться на стену – не проблема, мышцы у него в порядке; опасения вызывал спуск. Кости, вечно эти проклятые ломкие кости…
– Косиган, Костолиц, – выкрикнул унтер, проходя мимо. Майлз насупился, пронзив того взглядом, но тут же справился с собой и изобразил на лице выражение неопределенной озабоченности. То, что его фамилию произнесли без почетной приставки «фор», было не оскорблением, а лишь соблюдением правил. Нынче на императорской службе все классы равны. Это правильная политика, и его собственный отец с нею согласен.
Дед, конечно, этим недоволен. Но старик так и не примирился с новшествами; он поступил на Имперскую Службу, еще когда главным родом войск была кавалерия, а каждый офицер сам обучал своих солдат. Обратись к нему кто-то тогда просто «Косиган», без «фора», и дело закончилось бы дуэлью. А теперь вот его внук пытается поступить в военную академию инопланетного образца, где обучают тактике боя с учетом энергетического оружия, входов в П-В туннелей и планетарной обороны. И стоит он плечом к плечу с мальчишками, которым в старые времена не разрешили бы чистить его меч.
Ну, не совсем плечом к плечу, сухо отметил Майлз, украдкой кидая косые взгляды на соседей по строю справа и слева. Тот, с кем ему нужно будет бежать в паре – как его там, Костолиц? – заметил его взгляд и уставился на него в ответ с плохо скрываемым любопытством. С высоты своего роста Майлз имел превосходную возможность разглядеть здоровенные бицепсы этого типа. Унтер отдал команду «Разойдись!» всем тем, кому предстояло преодолевать полосу препятствий позже, и Майлз с напарником сели на землю.
– Я всю неделю к тебе присматриваюсь, – начал Костолиц. – Что это за чертова штука у тебя на ноге?
Майлз сдержал раздражение с легкостью, выработанной немалой практикой. Видит бог, он и правда бросается в глаза в любой толпе, а тем более в такой. По крайней мере Костолиц не делает в его сторону знаков от сглаза, как одна дряхлая старуха-крестьянка у них в Форкосиган-Сюрло. Кое-где в глухих и отсталых районах Барраяра, вроде глубинки в Дендарийских горах, в собственном округе Форкосиганов, младенцев до сих пор убивают даже за такой небольшой дефект, как «заячья губа», несмотря на отдельные попытки просвещенных властей искоренить подобное. Майлз кинул короткий взгляд на пару блестящих металлических стержней на своей левой ноге, от колена до самой щиколотки, – до сегодняшнего дня их скрывали брюки.
– Накладки, – ответил он вежливо, но с неохотой.
Костолиц продолжал на него пялиться.
– А зачем?
– Временно. У меня там пара хрупких костей. Накладки не дают им сломаться, пока хирург не убедится, что я больше не расту. Тогда вместо них поставят синтетику.
