— Нервное переутомление, — определил врач и прописал мне ежевечерние полуторачасовые прогулки перед сном.
Я представил себе нашу Вторую Глиноземную в эту пору: темные подворотни, забор с проломами вокруг новостройки, фонари, расположенные друг от друга на расстоянии полета стрелы, — и мне стало тоскливо.
— Доктор, — робко сказал я. — А днем нельзя?
— Почему нельзя, — ответил доктор. — Можно и днем. Даже нужно. Пешком на работу, пешком с работы — если не очень далеко… Но перед сном — обязательно.
Вечером, провожая меня на первую прогулку, жена сказала:
— По тротуару не ходи. И от заборов держись подальше. Лучше иди серединой улицы.
— Учи ученого, — буркнул я.
— Закуривать ни с кем не останавливайся, — продолжала жена. — Знаешь эти их приемчики: сначала — дай закурить, а потом — раздевайся. — Она задумалась, припоминая что-то. — Я после войны сразу с одним парнем дружила…
— Ну? — сказал я.
— У него пистолет был — отец с фронта привез. Правда, не стрелял — что-то там заржавело, — но помогал здорово. Подойдет к нему ночью какой-нибудь тип прикурить, а он свою папироску в ствол вставит и протягивает. Представляешь?
— Угу, — хмыкнул я. — Вот и выходила бы за этого ковбоя.
— Тебе все шуточки! — обиделась жена.
— Какие, к черту, шуточки! — мрачно сказал я, запихивая в карман гаечный ключ. — Шуточки…
На улице было темно и пустынно. Хотя кое-какая жизнь и пульсировала, судя по доносившимся звукам. Звуки эти, однако, были неутешительные. Возле забора стройки кто-то со скрипом выворачивал доску. Неизвестно, для какой цели. Может, вооружался. Где-то впереди противными голосами пели неразборчивую песню с леденящим душу припевом: «Страааашно, аж жуть!».
Я шел серединой дороги, от фонаря до фонаря. Самые темные отрезки перебегал рысью, хватаясь за бухающее сердце.
…Бандит вышел из-за угла пивного ларька. Здоровенный детина с квадратными плечами.
— Эй, гражданин! — хриплым голосом сказал он. — Прикурить не найдется?
«Вот оно!» — ахнул я, и правая рука мгновенно онемела.
Теперь, если бы даже у меня был не гаечный ключ, а пистолет, как у того жениного ухажера, я бы не смог им воспользоваться.
Левой рукой я кое-как вытащил зажигалку и начал безуспешно щелкать ею — рука позорно дрожала, огонь не высекался.
— Что ты трясешься, будто кур воровал, — неодобрительно сказал детина. — Дай-ка сюда.
Он отнял у меня зажигалку и с первой попытки добыл огонь.
И тут я увидел на рукаве у него красную повязку.
— Господи! — воскликнул я. — Так вы дружинник?! Я-то думал…
— А ты думал — мазурик, — усмехнулся он. — Правильно думал.
У меня подсеклись ноги.
— Правильно опасался, земляк, — пыхнул он сигареткой. — Здесь этой шпаны, как мусора. Запросто могут и раздеть и ухайдакать.
Тут я окончательно убедился, что он не бандит, и правая рука сама собой оживела.
— Пусть попробуют, — храбро выпрямился я. — Пусть только сунутся. А вот этого они не нюхали? — и я показал ему гаечный ключ.
— Выбрось! — строго сказал он. — Приравнивается к холодному оружию. Срок получишь.
— Извините, — хихикнул я. — Вы же дружинник. Не учел…
Дальше мы пошли вместе. Я больше не вздрагивал и не оглядывался. А чего мне было бояться рядом с дружинником?
— Ты, собственно, какого лешего по ночам блукаешь? — спросил он.
— Гуляю, — признался я. — По рекомендации врача. Полтора часика ежедневно. Перед сном.
— Врача! — остановился он. — Это какого же? Дмитрия Сергеевича?
— Точно. Откуда его знаете? Хотя, пардон, вы же дружинник. Все забываю…
— Вот что, — помявшись, сказал он. — Неудобно как-то. Вроде я тебя конвоирую. Еще подумает кто. — И он начал снимать повязку.
— Ни-ни-ни! — запротестовал я. — Выполняйте свое задание. Кому тут думать-то — нас всего двое.
— Тогда мы вот как сделаем, — он все-таки снял повязку, которая в развернутом виде оказалась почти новой дамской косынкой, и разодрал ее на две части.
— Не заругает супруга? — спросил я, подставляя рукав.
— Не узнает, — подмигнул он. — Я незаметно ее слямзил, когда уходил на это… на дежурство.
Возле «забегаловки» к нам присоединился третий. Мы сначала приняли его за пьяного, но потом разобрались: гражданин этот просто оказался очень нервный. До предела издерганный. И страшно сердитый на медицину. — Коновалы! — орал он, брызжа слюной. — Таблеток пожалели! Придумали лечение — гулять перед сном! По этому Бродвею, да? Где за каждым углом по мокрушнику!!
Он успокоился лишь после того, как мы оторвали ему полоску красной материи и повязали на рукав.
…В половине двенадцатого мы задержали первого бандита. Он бежал от гнавшихся за ним милиционеров и вымахнул прямо на нас. Правда, командир наш успел сигануть в сторону и спрятаться за газетный киоск, но оказалось — поздно. Ворюга уже разглядел повязки, понял, что его окружили, и сдался.
