На планете Мнемоз шел дождь. Небесная вакханалия накрывала цветущие земли своим всепроникающим саваном: пригибала травы к земле, сбивала с деревьев листья, ломала цветы. Отель «Амелес», расположенный в самом центре планеты, в ее сердце, казался одиноким и покинутым. Десятки бассейнов опустели, предоставив свою синюю плоть крупным дождевым каплям. Тысячи мощенных белым камнем троп, которые тянулись от отеля, как вены от сердца, омывались нескончаемыми потоками воды. Десятки казино, театров и ресторанов пустовали, тщетно дожидаясь своих клиентов. Даже бордели – и те закрылись задолго до рассвета, распустив по домам заскучавших блудниц, чьи таланты в эту ночь остались невостребованными.
Адриана собрала вещи и попрощалась с Финлеем.
– Может быть, ко мне? – предложила она ему, задержавшись на мгновение в дверях. – Хотя, наверное, нет, – ответила она самой себе. – Не сегодня.
Финлей улыбнулся ей, но Адриана уже не увидела этого. Дождь барабанил по плексигласовой крыше, бился о тротуар, забрызгивая ноги. Адриана прикрыла голову кожаной сумочкой и перебежала на другую сторону тротуара. Пушистый зверек с большими глазами, которого дождь выгнал из своей норы, зашипел, защищая территорию.
– Ну что? Тоже не любишь дождь? – спросила Адриана.
Зверек фыркнул и попятился назад.
– Никто не любит, – сказала она и протянула руку, чтобы погладить ка-доби.
Зверек снова фыркнул. Его мокрая шерсть вздыбилась.
– Ну и черт с тобой, – Адриана выпрямилась и пошла прочь.
Ка-доби засеменил следом. Иногда блудница оглядывалась и смотрела на зверька. Тогда он останавливался и снова начинал фыркать. Адриана вошла в лифт и позвала ка-доби. Он опасливо попятился. Двери закрылись.
– И стоило идти?! – сказала блудница.
Она вышла в коридор. До квартиры и сна оставалась пара шагов.
– Мадам! – осторожно позвал ее незнакомец.
Адриана смерила араба усталым взглядом.
– До рассвета еще далеко, мадам, – улыбнулся араб, склоняя голову.
– До рассвета еще целая ночь, – согласилась Адриана. – Но бордели уже закрылись, а вы не похожи на человека, способного оплатить отдельный номер и…
– О! Не я, мадам! – прервал араб, смиренно склоняя голову. – Мой господин приглашает вас.
– Ах! – Адриана попыталась взглянуть на араба иначе. Представить его в качестве слуги. – Прости. Не могу вспомнить…
– Не извиняйтесь, мадам! – черные глаза араба скользили по ее телу. – Вы не знаете моего хозяина. Не должны знать. Он никого не рисует дважды. Никогда не рисует.
– Рисует? – Адриана посмотрела на двери своей квартиры. – Боюсь, ты ошибся, слуга, – разочаровано сказала она. – Я блудница, а не натурщица.
– Разве? – в голосе араба мелькнула дерзость. – Разве мадам не позирует каждую ночь?
– Боюсь, это немного другое искусство.
– Поэтому мой хозяин и приглашает вас, – почтение араба лопнуло, как воздушный шар. Теперь он открыто разглядывал Адриану, раздевал ее своими черными глазами, изучал ее тело. – Его кисти ждут вас, мадам.
– Кисти? – блудница подумала, что ночь действительно будет долгой.
Ка-доби поднялся по лестнице, услышал ее голос и начал скрестись в закрытую дверь.
– Ваше животное? – спросил блудницу араб.
– Теперь, наверное, мое, – сказала она.
Зверек посмотрел на араба и недовольно фыркнул. Адриана открыла дверь в свою квартиру.
– Ну проходи, – сказала она ка-доби.
Зверек принюхался, сравнивая запахи.
– Да проходи. Не бойся. – Адриана посмотрела на араба и улыбнулась. – Никто ведь не любит ждать, верно?
Араб поклонился. Ка-доби перепрыгнул через порог и недовольно зафыркал. Адриана закрыла дверь.
– Так, значит, твой хозяин художник? – спросила она араба.
Он снова поклонился.
Лифт возвратил их в просторный холл. Дождь намочил одежду. Адриана вспомнила Финлея.
– Выходит, твоему хозяину нравятся женщины? – спросила она араба.
– Моему хозяину нравятся картины. – Он вызвал лифт и пропустил блудницу вперед. – Все остальное лишь образы, ассоциации.
– У меня есть один знакомый, – осторожно сказала Адриана. – Так вот он говорит, что все художники, которых он знает, – гомосексуалисты.
Араб промолчал. Они вышли в коридор, освещенный гобеленами. Под ногами был мягкий ковер, в котором тонули тонкие шпильки блудницы. Дверей было мало, а те, что были, выглядели массивными и пестрели золотыми украшениями. Араб осторожно открыл одну из них и, склонившись, предложил Адриане войти. Пропитанный художественными красками воздух наполнил легкие. Сотни зажженных свечей рождали причудливые тени. Закрытые окна заглушали шум дождя. Художник стоял у мольберта, изучая Адриану такими же темными, как у слуги, глазами.
– Я Назиф, – сказал он.
– Адриана, – сказала блудница.
– Я знаю, – он жестом поманил ее к себе. Смуглые руки прикоснулись к лицу. Пальцы сжали подбородок, заставляя повернуться. – Идеально, – сказал Назиф.
– Мы все идеальны, – улыбнулась Адриана.
– Не все.
– Я говорю о блудницах.
– Не надо, – художник прижал указательный палец к ее губам. – Не говори, – на его тонких губах появилась улыбка. – Я же не поэт, чтобы запечатлеть тебя словами.
Его руки заставили ее обернуться.
Женщина. Она сидела на диване, желтый свет сотен свечей ласкал ее обнаженное тело. Черные шелковистые волосы струились по плечам, прикрывая грудь и бедра. Ноги были широко разведены в стороны, открывая украшенные пирсингом гениталии. Тонкие нити, продетые в серебряные кольца, раскрывали тело, словно бутон, обнажая розовую сердцевину.
