Вот ветка музыки. Она завянет в полночь.
Я буду слушать сказки хвойных чудищ.
Смотреть кино нахохленных теней
и добрую придумывать судьбу.
Соседка Вика будет долго в темень
вытряхивать с балкона покрывало,
пыль прилетит ко мне, а кос очески
повиснут у окна на бузине.
Я промолчу… Пусть светят, как созвездье,
хоть волосы соседки Вероники,
а пепел ее горьких папирос
печальную рассказывает повесть.
Вот ветка музыки! Вот всемогущий жезл
Владыки Жизни, королевство дум,
напиток ночи мутный, как из яблок.
Сочится ночь. Я пью ее по капле.
Мезин, усмехнувшись, дочитал каракули на белом листе бумаги, и легкая тень смуты прокатилась в нем, чуть заметно тронув кончики губ. Стихотворение было написано Мезиным всего месяц назад, но, казалось, целая вечность отделяла вчерашнего нищего мальчика-поэта от сегодняшнего Мезина, миллионера, хозяина и прожигателя жизни с холодными глазами циника. Он не знал, какой ему нравился больше — недавний нищий и голодный или нынешний, блестящий и сытый до тошноты в горле.
Не было никакой соседки Вероники, которую он воспел в своих последних элегических строчках. Были две толстушки-квартирантки, попросившиеся на лето на мансарду его большого, стоящего на отшибе у реки особняка, который он называл дачей. Они ушли месяц назад вместе с его отъездом. Видимо, не выдержали от скуки до возвращения хозяина.
Да и по ночам здесь было, действительно, страшновато. Глухой черный лес, стеной подступающий к дому, неведомые звуки окраины, хвойные, кажущиеся чудищами старые громады деревьев с мятущимися тенями вокруг.
Раньше он любил бабкин дом. Даже после ее смерти его тянуло сюда в минуты творческих озарений, а теперь хотелось просто скрыться здесь от самого себя.
«Голова до прелести пуста», — снова усмехнулся Мезин, с презрением подпалив стихи и не без тщеславия отмечая, однако, аромат очарования далеко не бесталанно запечатленных чувств.
Он поймал себя на мысли, что с наслаждением убивает в себе вчерашнего трепетного юношу, обивавшего пороги издательств в неизбывной мечте вспыхнуть синей звездой на фоне отечественной литературы. Теперь все это казалось наивным и смешным до чертиков. Ему больше не хотелось славы. Жажда славы имела под собой конечную цель — деньги. А денег у него теперь!.. Мезин каждый раз сладко замирал от этой мысли. Он мог издать себя хоть завтра. Вне плана, подарочным изданием, в роскошном переплете и с ленточной закладкой, как когда-то мечтал.
Было странно и неловко теперь наедине с собой даже вспоминать про это. Он больше не чувствовал себя певчей птичкой, созданной для услады чужого взыскательного слуха. Сознание хозяина жизни раздувало ему каждую клеточку и пору до восхитительной легкости в чувствах.
Уехать в Швейцарию или, купив домик в Крыму, скрыться от всех и вся!
Пусть отстанут… гнилая братия, это пройденный этап… бабье, Надя, Таня, мадам Быкова и эта, как ее, с дурацким именем — Лолита! Пусть катятся подальше… Не о таком он мечтал всю жизнь. Ему надоела разбросанность, надоели пьяные загулы с кем попало и где попало. Хотелось побыть одному и все до конца осмыслить.
Мезин погасил свет и стал раздеваться при неровном свете телевизора.
На улице накрапывал дождь. Глухо шумящий сад еще больше подчеркивал угрюмый покой в доме. Было непривычно ощущать себя абсолютно одним в мире, без квартирантов на мансарде, без бабки за стеной и без женщины под боком. Непривычно и ново до остроты в ощущениях и мыслях.
Мезин выключил телевизор и лег. Теперь можно было чутко вслушаться в неясный шум за домом у леса и представить свою будущую смутную жизнь в радужных красках, помечтать на сон грядущий, наметить перспективы на ближайшее будущее. Правда, в голову как назло лезет всякая дребедень о рэкетирах, грабителях и прочей швали, но это все от непривычно нового ощущения надежности его нынешнего положения. Он нащупал под матрацем деньги и пистолет, постарался улыбнуться своим ночным страхам и закрыл глаза.
Спустя минуту неясный шум в комнате заставил его подскочить на кровати.
Он увидел свет из соседней комнаты и понял, что это телевизор.
Передачи давно кончились, но телевизор, включившись произвольно, светился ярким подрагивающим бельмом экрана.
Мезин чертыхнулся и, подумав, что не сработал как следует дистанционный переключатель, подошел и выдернул шнур из розетки.
Он лег. Полежал с минуту, чутко вслушиваясь в мертвую тишину дома, и, едва закрыв глаза, услышал снова четкий щелчок и хлынувшие волны шума… Телевизор включился опять. Шнур, насколько помнил Мезин, был вытащен из розетки, однако одноглазый циклоп вновь таращился из темноты, озаряя зловещим светом все видимое пространство. Это было в высшей степени странно и даже жутковато. Чьи-то глупые шуточки?.. Полтергейст?.. Инопланетяне?..
Мезин облился холодным потом. Ноги отказались повиноваться ему, хотя он приказывал себе подойти и выключить телевизор, чего бы это ему ни стоило.
— Кто здесь? — озираясь по сторонам и не решаясь сделать и шага, наконец окликнул он из полумрака.
Он забыл про пистолет и подумал, что надо бы вытащить топор из-под шкафа на всякий случай, но сковавший его страх и одновременно гордость и презрение к собственному малодушию не позволили ему сдвинуться с места.
