Дэвид Уайт проснулся внезапно, не понимая, что его разбудило. То ли ветка стукнула по оконной раме, то ли крикнула в тишине ночная птица, то ли просто приснилось что-то. Но это был не сон. Где-то вдруг раздался человеческий крик — предсмертный, безнадежный вопль. Потом все смолкло, но у Дэвида еще долго ползали мурашки по коже.
«Чертова кошка!» — мысленно выругался Дэвид, сделал несколько вдохов-выдохов и заставил себя усмехнуться. Конечно, только кошки умеют орать такими дурными голосами, что кажется, будто кого-то убивают прямо у вас под окном.
Сон не шел, хотя накануне Дэвид сильно устал и вечером не чаял добраться до постели. Мигающие на часах зеленые цифры показывали два часа ночи. И кроме этих цифр ничто не напоминало о том, что на дворе двадцать первый век.
Слишком все было непривычным. Этот старинный дом, больше похожий на замок, девушка, словно сошедшая с фамильного портрета, бледная, в длинном черном платье, кутавшаяся в кружевную шаль, дворецкий с унылой лошадиной физиономией, большие неуютные комнаты-залы, продуваемые сквозняками, — весь этот аристократический антураж годился для постановки фильма из жизни девятнадцатого, а то и восемнадцатого столетия.
Когда вчера утром учитель сообщил Дэвиду, что им нужно заехать к его давнему другу лорду Расселлу, чтобы посмотреть на купленные лордом средневековые транскрипции четырех катренов Нострадамуса, Дэвид только поморщился. Он надеялся, что они вернутся в Лондон не позднее четверга, а теперь надежда рухнула. Мессир (так велел называть себя учитель после того, как статус ученика повысился до секретаря) был необычайно возбужден. Он даже рассказал пару забавных историй из общей с лордом, которого мессир фамильярно именовал Тедди, юности, проведенной в некоем закрытом учебном заведении. По словам мессира, Тедди был тогда редким занудой и тупицей. Однако же богатство и голубая кровь делали юного лорда желанным в любой компании. Тут Дэвид сообразил, что Теодор Расселл с тех давних времен вызывает у мессира подсознательную зависть, и постарался перевести разговор на другую тему.
К родовому поместью Расселлов подъехали в сумерки. Огромный дом из грубого темного камня показался бы необитаемым, если бы не три высоких окна, тускло освещенных изнутри. Вечер был ненастным, и Дэвиду ужасно не хотелось покидать теплый салон машины. Их тут явно не ждали, что было странно мессир не раз упомянул о том, что сообщил своему другу об их приезде. Дворецкий молча проводил гостей в большую плохо освещенную комнату. Девушка, сидевшая у камина, в котором полыхал огонь, поднялась им навстречу.
Услышав вопрос, могут ли они увидеть лорда, она побледнела, зябко передернула плечами и тусклым голосом сообщила, что ее отец скончался ровно неделю назад. Дэвид при этом известии невольно покосился на учителя. Неужели мессир не почувствовал, что с его другом случилось несчастье? Неужели великий магистр оккультных наук, владевший даром ясновидения и прорицательства, не уловил возмущение астрального фона? Мессир ответил бывшему ученику холодным взглядом и отвел глаза.
Конечно же, их не отпустили ехать в ночь, и ужин подали в чопорной столовой, где хрупкая фигурка Арианы (так звали дочь лорда) выглядела неприкаянной и почти ирреальной. Прислуживала чопорная пожилая дама, дворецкий маячил у входа, а свечение лампочек в хрустальных люстрах казалось чересчур дерзким и настойчивым. За ужином они узнали, что с лордом произошло несчастье — он упал с винтовой лестницы, ведущей в башню, где был оборудован его кабинет, и умер от перелома основания черепа. Случилось это, очевидно, поздним вечером, но тело обнаружили только поутру. Вот и все, что поведала им Ариана Расселл. Потом она скомкала салфетку и, сославшись на сильную мигрень, удалилась, не забыв распорядиться насчет комнат для гостей.
И теперь Дэвид лежал в темноте на пахнущих лавандой льняных простынях, вслушался в едва слышные скрипы и вздохи старой мебели и половиц и пытался понять, что же его так напугало. Кошка, черт бы ее побрал… С этой мыслью ему удалось снова заснуть.
Открыть глаза его заставило солнце. Настоящим волшебством показалось то, что вслед за ненастным днем и мучительно-беспокойной ночью наступило такое сияющее и безмятежное утро. Дэвид попытался смахнуть с лица слепящие блики и окончательно проснулся.
Теперь, при свете, он наконец рассмотрел, что собой представляет комната, послужившая ему кратким пристанищем. Высокие шкафы мореного дуба, старомодный балдахин над кроватью, явно пережившей не одно поколение обитателей дома. Слегка вычурный туалетный столик и бюро у стены составляли гарнитур с двумя изящными банкетками. Дэвид мог бы поклясться, что раньше комната принадлежала даме. Ну да ладно, в сущности, какое ему дело, кто обставлял эту спальню? После завтрака они с мессиром навсегда покинут дом покойного лорда Расселла, и через несколько дней воспоминания об этом случайном приюте сотрутся и растворятся в лондонской суете…
