Тайна третьего кургана

Нас привезли в село, когда уже совсем стемнело. Ни сил, ни времени знакомиться с Еранским не было. Мы остановились на окраине, за пустыми, брошенными домами и сараями, кое-как поставили палатку и легли спать, От рюкзаков горели плечи, ломило поясницу и шею. Пройдя десять километров от пристани до поселка Ново-Еранское, мы рассчитывали передохнуть там, но расторопный председатель сельсовета Крапивин отыскал нам грузовик и отправил в Еранское.

Впятером мы едва поместились в двухместной палатке. Лежать можно было только на боку. Первым захрапел Ваня Шкуматов, лежащий с краю, и Стас Кареев немедленно среагировал на это.

– Хорошо же его натренировали в армии… – пробурчал он. – Чем бы ему нос заткнуть?.. Уснешь тут как раз…

Шкуматов месяц назад демобилизовался из десантных войск, ходил еще в гимнастерке со значками на груди и яловых сапогах. Между ним и десятиклассником Кареевым с самого начала пути, в Ленинграде, проскочила искра. Они не признавали друг друга и всю дорогу либо спорили, либо переругивались. На пароходе, когда мы плыли в Ново-Еранское, я понял, в чем тут дело: соперники. Впрочем, второкурсница Алена Колесникова ни на кого из них не обращала внимания. Она больше держалась с Сергеем Бычихиным, «вольноопределяющимся» нашей археологической экспедиции. Сергей поехал с нами за счет собственного отпуска, был старше меня всего на год, и хотя мы учились когда-то вместе, успел уже защитить кандидатскую и был, конечно, интереснее рабочих экспедиции – Шкуматова и Кареева. Алену мы тоже взяли рабочей, и лопата для нее была заготовлена, но у Алены были и свои дела – фольклорная практика. Колесникова училась на филологическом и к археологии была равнодушна, потому с нее взяли слово, что записывать свои песни и сказки она станет в нерабочее время.

Алена всю дорогу общалась с Бычихиным: они рядом сидели в самолете, потом вместе гуляли по палубе парохода, и даже в кузове грузовика их подбрасывало вместе. Вероятно, это очень злило Ивана с Кареевым, и они начинали ругаться. Однако Сергей только разговаривал: ее вещи – сумку, диктофон и фотоаппарат – несли по очереди ребята. Их главный соперник вскоре должен был исчезнуть. Сергей рассчитывал после раскопки первого же кургана Еранского могильника уехать обратно в Ленинград.

К часу ночи, как мне показалось, спали уже все. Я тоже начинял дремать, но лишь закрывал глаза, как в сознании возникали обрывки фраз из дневника профессора Овалова. Этот дневник я вез с собой в полевой сумке. Собственно, из-за него и затеялась наша экспедиция. Дневник прислал Бычихину какой-то любитель археологии, дальний родственник профессора, прислал, чтобы оспорить статью Сергея, опубликованную в журнале. Мы были специалистами по железному веку. В своей статье Бычихнн писал, что в районе Еранского существовала окуневская культура и только много севернее – карасукская. Любитель же заявлял, что ни той, ни другой здесь нет, а есть третья, нам неизвестная и описанная в дневнике Овалова. Сергей отнесся к этому спокойно и даже не захотел возглавлять раскопки.

Фактами из дневника на нашей кафедре заинтересовались. Возникло два лагеря. Первый утверждал, что Еранский могильник карасукской культуры, второй лагерь вместе с Сергеем относил могильник к окуневской.

Сам Овалов ничего не утверждал. Он попросту раскопал одну могилу из кургана, точно описал все найденные там предметы и сделал зарисовки. Ни к той, ни к другой культуре его факты не подходили…

В добросовестности изучения могильника Оваловым не сомневались. Смущало другое: Овалов был профессором геологии и в двадцать первом году искал в тех местах свинец.

Я один не вступал в споры и предполагал новую культуру. Вернее, поддерживал позицию археолога-любителя и самого Овалова. Мне говорили, что я делаю это по молодости и неопытности, однако наш завкафедрой разрешил провести раскопки.

Это была моя первая самостоятельная экспедиция. До сего времени я работал «на подхвате» у других, несколько лет у того же Бычихина, и уже не надеялся вырваться из положения вечного младшего научного сотрудника.

Сергей ехал со мной для того, чтобы взглянуть на раскопки, убедиться в своей правоте. И заодно убедить меня. Официально его не отпускали, но Бычихина не надо было учить, как отстаивать свое мнение. Он взял отпуск и поехал за свой счет.

Чем ближе мы были к Еранскому могильнику, тем сильнее одолевали меня сомнения. Да и Сергей нервничал, хотя умел сдерживаться. Вот и сейчас он спокойно спал.

В старом селе было тихо, лишь изредка и коротко взлаивали собаки. В лесу же, что начинался недалеко от нашей палатки, пела какая-то птица – звучно, с паузами, будто прислушивалась к своему голосу…

Я поднялся – Алена сидела, прижав палец к губам, и прислушивалась.

– Кто-то ходит вокруг, – прошептала она, – и лопаты наши трогает. Звенело…

Я чуть раздвинул тщательно заделанный от комаров вход палатки: возле наших вещей, брошенных в беспорядке на поляке, стояла женщина в длинном темном платье и мужской шапке. Узнать ее было нетрудно…

Мы увидели ее первый раз, когда ставили палатку. Она возникла неожиданно на фоне темнеющего перелеска у сараев, и мы, обернувшись, стали ждать, надеясь познакомиться с первым местным жителем. Интерес был не праздный: нам требовался проводник, который бы отвел нас к курганам. Искать по схеме, нарисованной Оваловым, – день потеряешь. Наверняка с тех пор все заросло, исчезли дороги и тропы, а в таких деревеньках о курганах обычно каждый мальчишка знает. Но женщина неподвижно стояла в двадцати шагах и подходить не собиралась. «Может, это огородное пугало?» – предположил Стас Кареев. «Сам ты пугало…» – бросил Шкуматов.