Главный инженер станции технического обслуживания автомобилей под романтическим названием "Радуга” Иван Сергеевич Гулин недоуменно пожал плечами, глядя, как вздрагивает тонкая филенчатая дверь его кабинета.
С чего разъярилась его посетительница? Ишь, как грохнула! Принимать ее он не был обязан. Надо было отправить ее вначале к диспетчеру, тогда бы узнала цену его разговора и участия! Замена кузова не простая операция, вечно с нею морока. Дефицит — одно слово. Но ей кузов обещали.
Иван Сергеевич вздохнул — вот она, благодарность.
Глянул на успокоившуюся дверь, взял хрусткий светло-коричневый конверт, оставленный женщиной. Большой конверт, канцелярский. "Нам бы такие заказать”, — отметил про себя, снял скрепку, держащую незаклеенный мысок, не глядя достал из конверта белый сверток бумаг.
Развернуть их он не успел. Дверь широко, до упора распахнулась, в кабинет стремительно вошли какие-то люди. Один — в форме капитана милиции, накрыл рукой желтый конверт и дрогнувшие пальцы Гулина с белым свертком. Иван Сергеевич попытался выдернуть пальцы, но не смог.
Растерянный взгляд главного инженера выхватил из стоящих у двери людей бледное лицо недавней посетительницы. Она не мигая смотрела на письменный стол, на руки капитана и беззвучно шевелила неестественно яркими губами.
— Гулин? — властно спрдсил капитан, но Иван Сергеевич не ответил, только кивнул. В горле стоял горький ком.
— Вы подозреваетесь в получении взятки, — услышал он жесткие слова капитана и весь похолодел: "Вот оно, вот оно как бывает”, — забилась в мозгу фраза.
— Прошу подойти понятых, — это голос другого человека, в штатском, что как-то успел уже встать за спиной Ивана Сергеевича.
Капитан убрал руку, взял из безжизненных пальцев Гулина белый сверток, развернул.
Зеленые купюры, аккуратные, новые, блестящие… Деньги.
С этой минуты для Ивана Сергеевича наступила другая жизнь. Совсем в других измерениях.
В пустом коридоре шаги звучат гулко, из открытых форточек тянет свежестью раннего летнего утра. Я люблю приходить на работу пораньше, летом — особенно. Кажется, отдохнувший за ночь кабинет помогает собраться с мыслями. Никто еще не сидит в коридоре, молчит телефон и неотложные вопросы скромно ждут, за какой из них я примусь в это неурочное время. Словно понимают: в такой час обстоятельствами командую я.
Сегодня нужно отпечатать обвинительное заключение по уже законченному делу. Мне нравится печатать самой — видеть, как мысли обретают форму слова и ложатся на бумагу. Ровно, аккуратно — я умею печатать.
Дело помню наизусть — все детали, оттенки, доказательства. Листаю, лишь когда цитирую свидетельские показания или заключения экспертов.
Поистине золотые утренние часы.
Работа уже подходила к концу, когда раздался резкий телефонный звонок. Аппарат внутренней связи был угловатым, маленьким, а звонил громко и раздраженно. Сколько уже раз просила я заменить телефон, но у завхоза прокуратуры не доходили руки, а у меня недоставало времени настоять на своем.
Вызывал прокурор.
В длинном узком кабинете прокурора, далеко отодвинув стул от традиционной приставной тумбы, сидел заместитель прокурора Захожий. Щегольской серый костюм и светлая рубашка резко контрастировали с необычно багровым лицом. Захожий был вне себя — даже уши пылали, даже упала на вспотевший лоб черная прядочка из аккуратной прически, а он и не замечал этого. И прокурор, наш обычно невозмутимый, корректный Буйнов, которому так не подходила его фамилия, едва сдерживался — я успела хорошо его изучить за пять лет совместной работы.
На мое приветствие Захожий едва кивнул, а прокурор, поздоровавшись, указал на стул:
— Садитесь, Наталья Борисовна.
Я села напротив Захожего, и он, заметив мой удивленный взгляд, поправил, наконец, прядочку. Просто-таки вложил ее в рядок аккуратных блестящих волн — осторожно, ладонью с оттопыренным мизинцем.
— Вот, — прогудел Буйнов, подчеркнуто обращаясь только ко мне, — вот до чего мы дожили, — и прихлопнул широкой короткопалой ладонью том уголовного дела, лежащий на полированном столе. Бежевая обложка дела испещрена записями и номерами, по которым я угадала безошибочно: дело побывало в суде — вот он судейский номер — и вернулось в прокуратуру. "Значит, доследование”, — поняла я и невольно вздохнула. Такой брак и в чужой работе был позором для всех. Его переживали даже те, кто к расследованию не имел отношения.
— На дополнительное расследование, — подтвердил Буйнов мою догадку, — удружил нам товарищ Захожий. Дорвался до власти, — он повысил голос.
— Я па-апрашу, — привстал со стула Захожий, но Буйнов, не глядя, поднял в его сторону ладонь. Захожий понял, умолк.
— Выслушаем вас еще, это я вам обещаю, — сказал прокурор, все также не глядя в сторону своего заместителя, — а сейчас давайте к делу приступать.
Буйнов помолчал и добавил с горечью:
— К дополнительному расследованию.
Стало ясно, зачем я здесь: придется проводить это самое дополнительное расследование. Попыталась и не могла вспомнить — какие сложные дела были у Захожего месяц-другой назад. Нет, не было у него таких дел, ничего особо сложного мы не обсуждали. А в прокуратуре у нас неукоснительно соблюдалось правило: по серьезным делам советуемся, помним долго и потом следим, как пройдет дело в суде — самую справедливую и строгую оценку нашей работе дает все-таки суд.