Он вышел из приятной прохлады вокзала на залитую солнцем широкую, вымощенную булыжником привокзальную площадь, ухабы которой поминали недобрым словом и пешеходы и извозчики, — и у него тут же испортилось настроение, как если бы он по ошибке вышел из поезда не на своей станции. Так происходило всякий раз, когда после долгого отсутствия он возвращался из заграницы; всегда теплилась надежда, что примитивные декорации родной глуши станут если не привлекательней, то хотя бы более переносимыми. Он знал: глаза через два-три дня снова привыкнут к краскам и размерам города, и подавленное состояние уступит чувству удовлетворения от собственной принадлежности этому краю. Семья, особенно женщины, поднимут такой шум, что он мгновенно почувствует себя на том самом месте, которое хранилось для него все это время. И, как крепко пахнущая лавандой, сливовицей и человеческим телом перина, окутают его своим теплом близкие.
В Женеве воздух был еще прозрачен и свеж — в предощущении июня. В Вене, где поездку пришлось на день прервать, внезапно наступившая теплая погода привлекла толпы людей в сады и парки, на скамейках едва ли можно было найти свободное местечко. Как перелетные птицы, отдыхающие на телеграфных проводах, сидели стар и млад, обратив лица к солнцу, будто участвуя в некой тайной церемонии. Здесь, в Белграде, напротив, казалось, что тепло устремляется на землю не от благотворного небесного тела, каким было венское солнце, а от какого-то непримиримо враждебного светила, задавшегося целью выжечь эту землю.
Он откинул голову и подставил лицо солнцу. Зимняя бледность выдает приехавших недавно. Если день закончится не так, как ожидалось, придется быть похожим на довольно бледного мертвеца, подумал он с легкой улыбкой. Даже те, кто с ним не знаком, без труда смогут отличить его от своих загорелых товарищей.
Чтобы сохранить свой приезд в тайне, он попросил отца не посылать экипаж к вокзалу, — просьба, наверняка показавшаяся пожилому человеку странной. С другой стороны, семья могла и догадаться по почтовым штемпелям отправленных из Лозанны и Вивье открыток, почему он все время откладывал свой отъезд из Женевы. Вся надежда была на то, что тайная полиция короля Александра не настолько умна, чтобы читать между строк.
До сих пор ему везло — в дороге он не встретил никого из знакомых. На перроне, пока поезд останавливался, мелькнуло несколько знакомых лиц, но он сумел избежать встречи, просто задержавшись в купе на несколько минут. Теперь, когда он стоял на привокзальной площади, вдруг заметил среди каторжных, работавших на улице, своих приятелей. Между ним и арестантами произошел быстрый обмен шутками и каламбурами, сопровождаемый звоном кандалов. К счастью, конвоир не смотрел в его сторону, но в любом случае он не узнал бы в человеке в швейцарском костюме и зеленой тирольской шляпе Михаила Василовича.
Шляпу, собственно, он купил в Вене, чтобы не быть узнанным, но, едва вышел из магазина, понял — покупка зряшная. Вряд ли другой какой-нибудь головной убор был менее подходящим для его стройной фигуры и характерного профиля. Пожилые дамы не раз говорили Михаилу, что он, с его темными волосами, лежащими мягкими волнами, удивительно напоминает сэра Генри Ирвинга[1] в роли Гамлета. Коренастые, коротконогие земляки-белградцы принимали его за уроженца Монтенегро, хотя он сам точно знал, что все его предки были родом из сербской провинции Шумадия. Да и в своей семье он был скорее исключением: у всех Василовичей глаза были темными — у него же светло-голубыми.
Как обычно, перед вокзалом стояли в ожидании извозчики; скучая, без всякого интереса разглядывали они многочисленных приезжих. Каждый раз Михаила поражала разница между суетой западных вокзалов и азиатской медлительностью Белграда. Казалось, что сербские носильщики и извозчики воспринимали попытку воспользоваться их услугами как вторжение в их личную жизнь.
Поскольку у Михаила при себе был только небольшой саквояж — основной багаж он сдал в Женеве, откуда тот должен был прийти позже, — он колебался: пройтись пешком или взять извозчика. До вчерашней встречи в венском ресторане «Майсл и Шаден» с репортером Neuen freien Presse Михаил был убежден, что о его миссии никто не знает; теперь эта убежденность значительно пошатнулась.
Он завтракал с Милошем Ненадовичем, когда к их столу подошел репортер, от которого никак не удавалось избавиться. Тот непременно хотел знать, кто за столиком с Милошем.
— Капитан Михаил Василович, господин Макс Шварц. — Это было все, что сообщил Милош, но репортер продолжал стоять, пристально разглядывая Михаила.
— Вы здесь в отпуске, господин капитан? — спросил он.
— Только проездом, — ответил Милош за своего гостя.
— По пути домой?
Михаил кивнул.
— Вы были в Париже? — не унимался репортер.
— В Женеве, — ответил Михаил и тут же осознал свою ошибку, еще до того, как репортер поблагодарил его с понимающей улыбкой.
— По-видимому, ждать осталось недолго, не так ли?
Михаил растерянно посмотрел на Милоша, но тот сидел, безучастно разглядывая висевший на стене портрет императора Франца-Иосифа.