Бывают дни, предназначенные для подвигов, сдачи внаём квартир, возвращения долгов и других важных дел. В один из таких дней «для чего-то» можно сойти с ума, повеситься или влюбиться. Погнаться за необратимостью, нарушить упорядоченный ход всего сущего и натворить бог знает каких глупостей. Впрочем, подобное свойственно только любителям.
Сегодня мало солнца и пахнет осенью, деревья, не стесняясь августа, разбрасывают листья. Через всё небо протянуты чёрные провода, на которых балансируют галки. Дома тонут в утреннем смоге. Воздух влажен, всё вокруг напоминает чёткий карандашный рисунок. Только дворничиха в рыжей спецодежде уныло скребёт метлой возле мусорки, оживляет пасмурную картинку. Время от времени она недовольно оглядывает прохожих, бубнит себе под нос, одёргивая измятый жилет, убирает выцветшие волосы под косынку и продолжает работать.
Утренние люди кутаются в шарфы, бредут к автобусной остановке. Я иду рядом, смотрю на них. Пытаюсь, и никак не могу представить то, о чём они могут думать.
Мы втискиваемся в автобус одинаково безличные и непроснувшиеся. В салоне уже пахнет раздражением. К недовольству постепенно примешивается аромат дешёвой туалетной воды и несвежесть чужого дыхания.
«Осторожно, двери закрываются», и я стараюсь сосредоточиться, не позволяя этой волне захватить меня. Разглядываю людей, думаю, чем они живут и для чего просыпаются каждое утро.
Наверное, высокий парень в чёрном берете любит свою маму, а она ему каждый день готовит завтрак и начищает ботинки до блеска. Худенькая нимфетка, крашенная в рыжий, трогательно прижимает к спортивной курточке жёлтый «Таблоид» Ильи Стогоff’а. Отдирает с обложки ценник, разглаживает большим пальцем исцарапанное место. Наверное, по ночам она плачет от привязанности к кумиру. Взъерошенный школьник с рюкзаком в модных мультяшках обожает аниме и стрелять по голубям пластиковыми шариками из игрушечного пистолета. Каждый из них пытается оправдать своё очередное пробуждение.
Размышляя, я порой увлекаюсь сочинением жизненных подробностей и мелодраматичных перипетий, которые когда-то видела по телевизору в ток-шоу, о которых читала в газетах. Готовые сюжеты роятся в голове.
Майя... Отец назвал меня Майей, потому что родилась в январе, а ему всегда нравилась весна. У него были мохнатые усы и карие глаза—так говорила мама. Возможно, это выдумка, но всё равно я благодарна ей, ведь она не заставила меня верить в то, что он был лётчиком-героем или космонавтом-испытателем, не рассказывала про гибель на неизвестной войне и не придумывала шпионских историй. Она просто сказала, что отец был хорошим человеком, и что понятия не имеет, где он теперь... Но всё же меня пугает невозможность вспомнить его самой...
Подумать только, каждый день мир информирует о том, что цена барреля нефти упала на три пункта, доллар остановил рост, американские жители больше всего подвержены ожирению, а на Индонезийских островах опять обнаружили неизвестный вирус и, если человечество не одумается, к 2100 году планета задохнётся, но прежде власть захватят «зелёныю»...
Я как губка впитываю, уже не в состоянии вспомнить важного, того самого, о чем нельзя забывать ни в коем случае. Думаю, с какой скоростью мир крутит своё информационное колесо, и постепенно забываю, почему в детстве мороженое было вкусней, а лето казалось невероятно длинным. Я узнаю об очередных сбоях в экономике развивающихся стран, но совсем не помню, отчего когда-то, давным-давно, будто бы в другой жизни, мамина задержка на работе приравнивалась к трагедии. Мне твердят с экрана о необходимости суперпылесоса, я всерьёз задумываюсь о его незаменимом и положительном влиянии, напрочь забывая про то, о чём говорил папа, укладывая спать...
Я разглядываю пассажиров, они невольно отворачиваются, потому что им кажется, будто бы у меня слишком тяжёлый взгляд. Люди, как известно, избегают вещей с пометкой «слишком». Слишком новый, слишком скучный, слишком значимый—подобное выглядит слишком пугающе. Впрочем, такую боязнь крайностей можно простить, списав на стремление к гармонии...
Больше всего я люблю рассматривать старух. Ветхие, в своих поношенных платьях и вышедших из моды туфлях, они едут рядом со мной каждый день. От них пахнет старостью и разрушением, порой даже трудно поверить в то, что они ещё дышат, и уж совсем невозможно—что думают. Беззубые, с полоумными взглядами, жёлтой морщинистой кожей, испещрённой пигментными пятнами, они пугают и притягивают, служат немым доказательством того, что жизнь—самое временное из всех явлений...
Но это счастливицы, дожившие до естественного распада... через все этапы прямо в карман к вечности...
