Когда гонг возвестил о начале скачек, О'Дэй пошел через узкий проход, ведущий от тотализатора и выгона к ограде. Он стоял, рассеянно наблюдая, как лошади проходили первый круг, и подумал, что скачки — это такая штука, которая одним нравится, а другим нет. Лично же он был к ним равнодушен. На скачках он скучал. Люди на ипподроме продвигались к перилам. Теперь лошади заканчивали круг и переходили на прямую. Когда они приблизились к финишу, О'Дэй увидел, что его лошадь последняя. О, господи, какая скука! Он стал думать о Веннере. Надо с ним что-то делать и как можно скорее. Что именно делать — точно он не знал, но так больше продолжаться не может, это было ясно.
О'Дэй был высок и строен. Красивые плечи, томный вид и ленивая походка скрывали сильное мускулистое тело. Его лицо с широкими скулами было почти треугольным. Челюсть выглядела так, словно хотела сначала заостриться, но затем передумала и стала квадратной.
Глаза были синие и очень спокойные, темные волнистые волосы коротко подстрижены у висков. О'Дэй был хорошо одет: элегантные и тщательно вычищенные коричневые туфли, хорошо отглаженный твидовый костюм, он был без пальто, несмотря на холод, хотя большинство женщин на трибунах кутались в меха.
О'Дэй бросил сигарету и пошел в буфет выпить кофе. Роясь в карманах в поисках мелочи, он нащупал четыре фунта и подумал, что дела его не так уж хороши и что пора возвратиться в Лондон. Он подошел к камину и стал пить кофе. Мысли его все еще были заняты Веннером. О'Дэй чувствовал, что оказался между двух зол: одно заключалось в Веннере, а другое было чем-то неясным и потому еще более угрожающим.
Кто-то сзади него сказал:
— Привет, О'Дэй! Как дела?
О'Дэй поставил кофе на камин и медленно повернулся.
— Привет, Дженнингс. Дела ничего, бывает хуже.
О'Дэй улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его казалось освещенным: губы почти не двигались, а глаза сияли.
— Я поставил на пять лошадей в пяти заездах, и все они — последние. Должно быть это означает, что я счастлив в любви.
— Еще бы, — цинично ответил Дженнингс. — Может, в один прекрасный день ты решишь, что делать?
— Не понимаю.
Дженнингс пожал плечами.
— Ты знаешь, я уже десять лет работаю в страховой компании и разбираюсь в людях. Есть два типа людей, вернее мужчин: мужчины, которых женщины любят, и мужчины, которых они не любят.
О'Дэй достал изящный серебряный портсигар и закурил сигарету.
— Что ты хочешь этим сказать?
Дженнингс снова пожал плечами.
— А мужчины, которых женщины любят, делятся на тех, кого это волнует, и на тех, кому это безразлично. Никак не решу, к какому типу отнести тебя.
О'Дэй беззаботно ответил:
— Нашел о чем думать. Надеюсь, что не это причина твоей бессонницы?
Дженнингс усмехнулся. Это был маленький человек с большим животом и серыми, часто мигающими глазами. Вид у него был почти благожелательный.
— У меня вообще не бывает бессонницы, исключая, может быть, редкие часы после похмелья. И все-таки ты меня удивляешь.
— Слушай, я умираю от любопытства. К чему ты клонишь?
— Сейчас скажу. В основном ты получаешь работу от моей фирмы «Интернешнл Дженерал Иншуранс Компани». Так?
О'Дэй кивнул.
— Ну так эта компания становится очень разборчивой в своих детективах, О'Дэй.
— Не испытывай мое терпение.
В голосе О'Дэя слышался едва заметный ирландский акцент. А в тембре было что-то ласкающее слух.
— Я рад, что тебе любопытно, — сказал Дженнингс.
Ему было немного не по себе. Он огляделся, словно надеясь кого-то увидеть, кого-то, кто мог прервать неприятный разговор. Затем он повернулся к О'Дэю и встал, засунув руки в карманы, с явно нерешительным видом.
О'Дэй улыбнулся и небрежно подбодрил его:
— Почему бы тебе не облегчить душу, Дженнингс?
Тот пожал плечами.
— О'Дэй, однажды ты оказал мне хорошую услугу. Теперь моя очередь. Ты можешь послать меня ко всем чертям и посоветовать не совать нос в чужие дела, а можешь и прислушаться к тому, что я скажу, если ты вообще способен к кому-то прислушиваться со своим ирландским упрямством, во всяком случае дураком я тебя никогда не считал. Надеюсь, ты не сглупишь и сейчас.
— Хорошо, — весело ответил О'Дэй. — Будем считать, что я не сглуплю и в этот раз. Ну, так что же?
— У нас в конторе было много разговоров о тебе и о Веннере, — начал Дженнингс. — Не знаю, известно ли тебе, куда это заносит твоего компаньона, а если неизвестно, то знай: ничего хорошего вам обоим это не сулит. У него запой, и всю неделю он ничего не делает. Мой босс сказал, что отчеты по последним четырем делам, которые передали вам на расследование, ваша фирма задержала уже на несколько недель. А вчера один из наших директоров заявил, что надо найти другое агентство. А ведь мы хорошо сработались с вами, О'Дэй. Если «Интернешнл Дженерал» вышвырнет вас, без огласки не обойтись. Ведь все идет к этому… А ты здесь, в Пламптоне, проигрываешь скачки и тебе, по-видимому, это нравится.
— Мне нравится здешний воздух. Он, говорят, полезен для легких.
— А что за черт с твоими легкими? — с раздражением спросил Дженнингс.
— Ничего, — весело ответил О'Дэй, — абсолютно ничего. Я имел в виду других, у кого они не так здоровы.
