Сто годов живет Сундей Тайбарей, а крепок
еще, как зуб медведя белого. Взгляд, походка, речь — все у Сундея, как у
молодого. Только вот голова подвела: побелела голова у Сундея, на кочку,
ягельником обросшую, стала похожа. Ну, только не в волосах главное.
— Оленя, — говорит Сундей, —и того
ценят не по волосу: оленя ценят за то, как он в упряжке идет. А я? Разве можно с
оленем равнять меня? Олень ничего не думает. Олень идет туда, куда его направит
хозяин. Я — хозяин над оленями. Я сам себе путь выбираю. Оленя ценят по силе да
по ходу в упряжке. Человека надо ценить по уму, по делам. Я обо всем, за всю
семью, за весь свой род сам думаю.
Самое сложное дело в несложном кочевом
хозяйстве — уплата ясака. Мало того, по две шкурки песцовых с каждого
промышленника в объясаченной семье уплатить надо; надо царю и воеводе поминки
справить. Ох, поминки, поминки!.. Крепко, до гробовой доски помнит о поминках
каждый ясачный ненец! Сам помнит и детям своим рассказывает:
— Одна беда наша — ясак платить.
Поминки — подарки, кроме ясака, царю да воеводе справлять — две беды. Две беды
да одна беда — всего под тремя бедами тундра живет. Да есть еще половины беды:
угощать ясачного целовальника (сборщика ясака) — одна половина беды, другая
половина беды — угощать стрельцов, что с целовальником в чумы
приезжают.
[- 5 -]
Самая же большая беда, из всех бед беда —
богачу должать. Отымет богач за долги все до последнего! Да и самого тебя со
всей семьей твоей заберет под себя: работать заставит на себя, пока не
издохнешь.
Сундей Тайбарей знал обо всех бедах, обо
всех половинах бед и разрешал их, как и большинство ненцев карачейского рода: не
платил ясака, не должал богачам, не справлял поминок. Тому же и сына своего
Ичберея учил:
— Карачеи как все равно птицы:
вольный народ! Ходим вот, — сам ты знаешь, — по всем тундрам, а никому ясака не
платим. Где видано, чтобы карачеи объясачивались?! Олени у карачея — то же, что
крылья у птицы. Садись на оленей да в тундру лети, когда дело к ясаку подходит.
Вот как все просто! Хо-хо-хо!.. Проще простого выходит — ясак не платить. Были
оы только олени!.. А сетку надо тебе — рыбу ловить, к русскому мужику иди: за
мягкую рухлядь, за рыбу он тебе сетку добудет. Соли, хлеба тоже добудет, если у
тебя нужда в том будет. Русские мужики, которые победнее, они тоже ясак царю
платят, как и тысячи семей из родов ненецких. Ясак царю платят, поминки воеводам
справляют. Головастый — мой первейший друг из посадских пустозер — так и
говорит: «Мы с тобой, Сундей, с одного болота клюква-ягода. Ты ясак царю должен
платить, я — поборы. А поборы наши — то на то, то на пято, на десято, — эти
поборы потяжелей, пожалуй, будут вашего ясака...» А многие ненцы нашего
карачейского роду не платят ясака. Нет, не платят! Никогда не будут
платить!
Но сплоховал однажды Сундей. Лет с
десяток назад случилось это. Остановился тогда Сундей на побережье Голодной губы
— рыбу промышлять. Не ждал, не гадал, что в летнюю пору посыльные от воеводы за
ясаком в тундру нагрянут. А они взяли да и приехали на большой
лодке...
Хотел Сундей на оленей сесть да уехать,
бросив чум, — не успел.
Всю мягкую рухлядь — лисьи, песцовые,
горностаевые шкурки, всю рыбу, оленей всех забрали и так сказали
Сундею:
— Давно был ты, самоядишко, в наших
бумагах из-
[- 6 -]
былым обозначен. Много за тобой ясака
накопилось невыплаченного. Да воевода пустозерский не приказал разорять тебя
вконец, чтобы ты выплатить мог всю недоимку. По приказу воеводы оставляем тебе
чум да сетки рыболовные, а еще луки со стрелами. Остальное все отбираем в ясак
царев да воеводе на поминки. Оленей, чтобы не убежал ты, тоже отбираем; угонят
берегом оленей твоих в Пустозерский острог — воеводе на поминки.
Волосы рвал на себе Сундей, лицо ногтями
драл. Да поможет ли это оленей вернуть?!
Вся семья выла. Богам молилась. Жертвы
обещала — просила богов оленей вернуть...
Олени не вернулись...
Всех богов проклял тогда
Сундей.
И так сказал сыну:
— Ичберей! Глупым твой отец стал.
Пустозерскому воеводе в лапы попал. Что будем делать теперь?
Пропадать?
— Думать надо, отец. Много надо
думать.
— Правду сказываешь: надо много
думать. Боги — тьфу! Боги не думают. Боги помогают человеку, когда сам человек
за них думает. Будем думать, Ичберей. Тебе четыре десятка годов, мне — девять
десятков. Обоим вместе — сто и еще три десятка годов. Неужели ничего не
придумаем?
— Надо думать, отец.
— Надо, надо, Ичберей! Будем думать.
Думали три дня. После этого сказал Ичберей:
— Будем ловить рыбу. Рыбой питаться
будем. Подойдет, может быть, карачей-многооленщик. Попросим у него оленей. Со
временем за оленей уплатим.
Захохотал Сундей:
— Глупый! Ох, какой ты глупый,
Ичберей! Веришь тому, что говорили тебе карачеи-многооленщики? Нет, худо ты
придумал, Ичберей.
— А ты? Что ты придумал,
отец?
— Я так надумал: на время смириться
надо. Вид такой сделать надо, что смирились. Как ни на есть перебиться, пока
оленями не обзаведемся. Будем ясак платить. Сами тихонько будем оленями
обзаводиться.
[- 7 -]
