Кабинет полковника находился на сорок девятом этаже, куда не доходили ни городской шум, ни запах асфальта, ни гарь из выхлопных труб. Словно в раю, честное слово. Лифт остановился, с мягким шорохом раздвинулась дверь, и я неслышно прошел по толстому пушистому ковру в приемную, отделанную темным дубом. Навстречу мне поднялась девушка.
— Полковник ждет вас, господин Купер, — сказала она. Я улыбнулся ей и постучал в массивную, величественную дверь с серебряной дощечкой, на которой было выгравировано: "Полковник Джордж В. Спленнервиль, президент и главный редактор". Тотчас из-за двери донеслось:
— Да, Мартин, входи!
— Добрый день, полковник, — приветствовал я его, проходя в кабинет.
Он сидел за своим монументальным столом.
— Да входи же, черт побери! — Он сделал нетерпеливый жест. — Сколько раз тебе говорить? — Затем обратился к девушке, сидевшей перед ним с блокнотом и ручкой: — Закончим на этом, Рози, и запомните — меня ни для кого нет.
Рози поднялась и поспешно покинула кабинет, бросив на меня растерянный взгляд. Я жестом дал ей понять, что мне все ясно. Ясно, что в это утро что-то очень беспокоит полковника. Что-то очень и очень заботит его.
Я думал сесть, как обычно, в одно из больших кожаных кресел напротив письменного стола, но Спленнервиль возразил:
— Нет, Мартин, иди сюда! — Он указал на стул возле себя. Несколько смутившись, я повиновался.
— Что-нибудь не ладится, полковник? — спросил я. Он посмотрел на меня своими голубыми, холодными глазами.
— А что?
Я покачал головой:
— Да нет, ничего. Я просто так.
— Дело в том, — проворчал он, доставая из бокового ящика небольшую картонную коробку и ставя ее на стол, — что вы, журналисты, всегда почему-то думаете, будто все у всех не ладится.
Он машинально провел рукой по седым волосам, длинным и аккуратно зачесанным.
— Чем ты занят сейчас? — поинтересовался он. Теперь его голос звучал спокойно и вежливо. Нет, чем-то он был весьма озабочен. Чем-то особенным.
— Думаю закончить статью о безработице, полковник. — Он нахмурился.
— Ах, да, помню. Ладно, Мартин, оставь пока эту статью.
Я не выдержал и вскочил.
— Как? — воскликнул я. — Оставить работу? Но я уже целый месяц собираю материал и…
— Знаю.
— К тому же вы сами поручили мне заняться этой проблемой.
— Да, да…
— У меня очень большой и интересный материал. Я взял интервью у мэра, у губернатора…
— Хватит, Мартин! — прервал он меня, хлопая ладонью по столу. — Кто руководит газетой? Ты или я?
— Причем здесь это?
— Ответь; кто главный редактор? Ты или я?
— Вы, — неохотно признался я, — но…
— Никаких "но"? Я — и точка! — он повелительно указал на стул возле себя. — Сядь и успокойся!
Я сел и хотел было снова возразить, но тут он положил руку мне на плечо:
— Нет, дорогой мой, нет! — проговорил он, и голос его удивил меня какой-то проникновенностью и печалью. — На этот раз ты действительно очень нужен мне. И, наверное, не только как журналист. Я всю ночь думал об этом. — Он замолчал и посмотрел на коробку, лежавшую на столе. Пауза длилась долго, должно быть, с минуту. — Мартин, — продолжал полковник, не глядя на меня, — ты слышал о профессоре Луисе Гростере, директоре Музея естествознания?
— Это тот, который умер четыре дня назад?
— Тот самый.
— Я слышал о нем. Это был настоящий ученый. А… Он был вашим другом, полковник, не так ли? — Он кивнул.
— Мы с Луисом были большими друзьями, хотя и виделись весьма редко. У нас очень разные характеры, это верно, но мы были по-настоящему близки. Он был последним из друзей, какие еще остались у меня, Мартин, — вздохнул Спленнервиль.
Я сказал:
— Мы все ваши друзья, тут, в редакции. Он горько улыбнулся:
— Понятно. Но с Луисом, видишь ли, все иначе. Мы вместе учились, вместе воевали, вместе; переносили холод и голод. Короче, — тут полковник опять перешел на энергичный деловой тон, — этот старый сумасброд оставил мне кое-что в наследство. Я хочу сказать — вот эту картонную коробку. Ее привез мне домой посыльный из музея, вчера вечером. И испортил мне всю ночь, — мрачно закончил он.
— Вероятно, полковник, она полна банкнот, — глупо сострил я.
Спленнервиль взглянул на меня без улыбки.
— У Луиса не было ни гроша, — отрезал он и открыл коробку.
Привстав со стула, я заглянул в нее. Потом набрался смелости и, не скрывая своего удивления, спросил:
— И это все?
Полковник, раздраженно кивнул:
— Все.
Он извлек из коробки перо, какую-то щепку, два конверта и положил их на черное, блестящее стекло своего письменного стола.
Он долго и задумчиво смотрел на все это. Мне стало тоскливо. Зачем, спрашивал я себя, зачем, черт возьми, редактор вызвал меня?
Вдруг из динамика прозвучал голос Рози:
— Полковник, вас вызывает Вашингтон…
Спленнервиль не сразу услышал ее слова, продолжая внимательно смотреть на лежащие перед ним предметы. Когда же Рози повторила "Полковник, вас вызывает Вашингтон…", он резко повернул голову и, покраснев, заорал:
— Я же сказал — меня ни для кого нет!
— Но, господин Спленнервиль, это министр труда, — сообщила Рози после небольшой паузы. Спленнервиль хлопнул рукой по столу.
— К черту министра труда! — прогремел он. — Меня нет, ясно? Нет меня! — Он раздраженно опустил рычажок аппарата и замер, стиснув зубы. — К черту! — повторил он и, не остыв еще от гнева, повернулся ко мне: — Так вот, Мартин, о чем ты мне говорил?
