Пришла ли к власти в России новая элита?
В связи с событиями, происходящими на протяжении последних пяти лет в России, которые обычно трактуются как революционные по своему характеру и значению, часто говорят и о появлении новой элиты общества (что выглядит в этом случае вполне логично). Действительно, революционный характер перемен предполагает обычно и новых действующих лиц — не только в персональном плане, но и как массовое явление — в масштабах замены целого социального слоя. И наоборот — по тому, имело ли место это явление, можно судить, насколько на самом деле радикальны и значительны были перемены, действительно ли имела место революция. Поэтому попробуем взглянуть на нынешнюю ситуацию в контексте общеисторических закономерностей, посмотреть, чему в мировой истории она приблизительно соответствует, что такое вообще смена элит, как и при каких обстоятельствах она может происходить.
Прежде всего следует уточнить, что имеется в данном случае в виду под термином «элита», поскольку этим словом, как нетрудно заметить, пользуются весьма произвольно. Речь идет о высшем для данного общества социальном слое, в целом передающем свое положение по наследству (хотя практически всегда он открыт для новых членов) и воспитанном в определенных понятиях и культурно-исторических традициях. Этот слой может включать ряд социальных групп, выделяющихся по принципу причастности к государственному управлению, уровню образования и благосостояния (в традиционных обществах эти стороны обычно бывают нераздельно связаны), но, так или иначе, качественно отличающихся хотя бы по одному из этих показателей от основной массы населения и занимающих положение выше нее. Вследствие этого доля элитных слоев в обществе более или менее константна и, как правило, не превышает 10 %, а чаще составляет еще меньшую величину — 2–3 %. Это обстоятельство обусловлено как биологически, так и тем, что доля материальных благ, перераспределяемых для обеспечения их существования, также не беспредельна.
Существование и положение элиты в каждом конкретном обществе объективно. Рассуждать о том, что она «плоха» или «хороша» можно только, сравнивая ее с другими странами или другими периодами истории той же страны. Но в данном обществе ничего «лучше» нее в принципе быть не может, потому она и является в нем элитой. Можно, например, быть сколь угодно скверного мнения о французском духовенстве XVIII в., но это не отменяет того бесспорного факта, что никакого другого социального слоя, способного с большим успехом выполнять ее функции во Франции того времени не было, можно говорить, что австрийские офицеры конца XIX в. никуда не годились, но на их место некого было бы поставить, можно констатировать, что советская номенклатура брежневских времен чудовищна, но никакого другого слоя, лучше нее пригодного для управления страной тогда не было, можно признать, что советская интеллигенция малообразованна и невежественна, но ни один другой слой в стране более высоким уровнем образования не обладал, и т. д.
Важно подчеркнуть, что элита — это не несколько сот или даже тысяч человек высшего персонала. Это слой (из среды которого и комплектуется высший персонал), и чтобы быть социальным слоем, она должна насчитывать по крайне мере десятки тысяч людей. О качестве элиты, кстати сказать, можно судить только по среднему уровню всего слоя. Наиболее же высокопоставленные ее представители как раз не показательны в этом смысле, потому что на их положении сказываются факторы чисто личностные и, значит, неизбежно пристрастные: если при вхождении в состав элиты действуют достаточно формальные и объективные факторы (объективный уровень знаний, способности к выполнению определенных функций и т. д.), то на высших ступенях, когда выдвижение идет строго индивидуально, оно зависит от воли одного (монарх) или нескольких лиц, а, стало быть, преобладают случайные симпатии, приобретает значение умение угодить и т. д. Вот почему, например, о качестве военного компонента элиты (офицерского корпуса) следует судить не по генералитету, а по уровню полковых и батальонных командиров: дальше начинается индивидуальный отбор с широким полем для субъективных предпочтений, в ходе коего выдвигаются если не худшие, то и далеко не все лучшие. Так, скажем, средний уровень научной компетенции советских академиков (многие, если не большинство которых с 30–х годов обязаны своим положением не столько научным заслугам, сколько должностному положению и близости к партийному руководству) ниже среднего уровня следующего за ним слоя ученых.
Но если высший слой не является показательным для оценки качества элиты, то он весьма показателен для определения характера самой элиты — принадлежности к тому или иному историко-культурному типу, потому что если личные качества его могут не совпадать со среднем уровнем основной массы, то по социально-психологическим характеристикам он представляет ее слепок. Не бывает так, чтобы элита в целом имела одни характеристики, а ее высший слой — настолько иные, что представлял бы совсем другую элиту. На самый верх попадают если и не самые лучшие из этого слоя, то, тем не менее, его типичные представители.
