Я не сразу заметил в нём изменения. Тревожный колокольчик не прозвенел, не кольнуло сердце, не упала из рук чашка, потому что не дрогнула рука. Она у меня никогда не дрожит, особенно, если в ней пистолет.
― Проходи, Дени, налить чего-нибудь?
Он не ответил, как всегда сбросив куртку на моё любимое кресло, и запрыгнул в него с ногами. Ничего нового, хотя знал, что я терпеть этого не мог.
― Болван! Хочешь, чтобы снова прочитал тебе лекцию о вреде грязной обуви на чистом покрывале? Или просто дать по шее? ― я не стал ждать, когда он выберет одно из двух, и замахнулся на него рукой. А он со смехом привычно уклонился, но это был грустный смех. Его что-то тревожило.
― Кто тут из нас болван? К тебе, Мартин, пришёл друг детства, а ты всё бубнишь о своём любимом кресле. Давай, лей свою отраву в стакан, что там у тебя сегодня ― цианид, или мышьяком побалуемся?
― Прости, старый друг, это особый товар, да им только девчонки промышляют ― знаешь, отравительницы ― они такие… А мы с тобой ― мужчины, нам эти штучки не годятся. Для тебя бы я выбрал что-нибудь посерьёзнее. Виски будешь?
― Спрашиваешь? Наливай. Слушай, я тут вспомнил, а ведь на следующей неделе нам обоим стукнет «тридцатник». Когда, думаю, какой я уже старый… становится как-то тошно. Семьи ― нет, из друзей ― ты один в живых остался. Что за жизнь?
Я подошёл к нему и привычно сел на подлокотник, слегка пригубив виски из стакана.
― Не ной, ты такой не один. Сами выбрали свою судьбу, никто же нас не заставлял. С детства любили риск и опасность, чего теперь жаловаться.
Дени хмыкнул.
― Дураки мы были, вот и весь разговор. Давай после дела махнём на остров, навестим стариков. Я соскучился, и по Джемме тоже. Она так и не выбрала из нас двоих.
Я нахмурился.
― Тьфу на тебя, нашёл, что вспомнить. Первая любовь, ерунда какая, я уж и забыл давно.
Дени засмеялся и допил виски. Я печально проводил глазами его последний глоток.
― Брось, Мартин! Помню же, как ты ревновал ко мне Джемму, с ума сходил. А сколько раз мы дрались из-за неё, ― он закашлялся.
Я заботливо похлопал его по спине.
― Фигня это, дело прошлое. Зачем вспоминаешь такую чушь?
Дени снова раскашлялся и показал на пустой стакан.
Я быстро налил ему воды.
― Чёрт, что-то так першит в горле, неужели простудился? ― его лицо покраснело от напряжения и покрылось пятнами.
― Ерунда, какая ещё простуда? Ты же ― здоровяк. Это яд так действует, скоро тебя парализует, но ты будешь в сознании, когда я сброшу тебя в море…
Я отвернулся, чтобы не видеть его потрясённый, а, возможно, понимающий взгляд.
― Почему, Мартин? Ты же сам сказал, что яд ― для девчонок…
― Потому что «предатель не заслуживает пули», так сказал босс. Тебя раскрыли, старый друг. Ты, оказывается, столько лет работал под прикрытием, помогал ловить наших ребят. Может, когда-нибудь и мне не повезло бы, как многим из них и тебе сейчас. Что молчишь, Дени?
Я обернулся ― он уже спал. Быстро вымыл стаканы и, хмыкая, натянул на него куртку.
― Ну и кто из нас болван? Никакого яда нет, просто снотворное, сам проснёшься через пару часов, или твои «коллеги» разбудят. Оставлю это посапывающее тело рядом с полицейским участком. Поедем на твоей колымаге, не возражаешь? ― я приподнял подбородок Дени и внимательно всмотрелся в его лицо. ― А я давно догадывался ― кто ты, но молчал. Мы же ― друзья. Будь осторожен, вряд нам доведётся увидеться снова. Мне теперь предстоит, надеюсь, долго «бегать»: со мной захотят поговорить и «ваши», и «наши». Кто первый успеет… Ах, да. Увидишь Джемму, передавай привет. Она давно выбрала тебя, дуралей, а ты и не знал.
Вздохнул и, закинув руку друга себе на шею, осторожно повёл его к двери.
