Сотрясение

Один раз я попросила маму рассказать, как она полюбила папу. Мама рассказала: никак. Просто дверь в библиотечный зал отворилась, вошел мужчина, мама посмотрела на него и поняла: это муж. Мама обладала способностью узнавать людей из будущего. И эта способность передалась мне по наследству. Как-то я свернула с Невского на Литейный. Навстречу мне бежал человек. Вернее, он бежал навстречу многим идущим со мною в одном направлении прохожим. Но, взглянув на бегущего человека, я еще за сто метров до поняла: это ко мне. Через десяток секунд он ударился в меня всем телом. Я упала затылком в асфальт. Человек упал на меня. Пробил мне перстнем подбородок. Сказал: прости, сестренка. Вскочил на ноги и побежал дальше. А милиция, гнавшаяся за ним, (ибо, как выяснилось, был он преступник, уходящий от погони), споткнулась о мое тело и упала рядом. Прямо как в шоу Бенни Хилла.

Я лежала спиной к Литейному, смотрела в небо и думала, что иногда они приходят не для того, чтобы разбить сердце. А для того, чтобы просто — голову. По-быстрому. Никакого разъедания своей спермой, своими сигаретами и своими словами нескольких лет головного мозга. А сразу очень больно. Дырка. И прости, сестренка.

Люди помогли мне привстать. Собрали рассыпавшуюся сумку. Они жестикулировали, менялись в лицах. Но звук отсутствовал. Пальто было мокрым. Асфальт — красным. Милиция подняла меня на руки и занесла в ближайшую аптеку. В аптеке мне дали пачку ваты. Я разорвала обертку и приложила моток к подбородку. Так началась самая счастливая пора в моей жизни.

В больнице не приходилось думать. Вообще ни о чем. Утром медсестра клала на тумбочку маленькую записку: 8.00 — прием лекарств таких-то; 8.30 — завтрак; 9.00 — обход; 10.00 — капельница; 11.30 — МРТ головного мозга и т. д. Вплоть до 21.00. Полная свобода от принятия решений. Сартр бы умер от зависти. Рай на земле.

— Ну! В вашем полку прибыло! — сказал доктор, вводя меня в палату. — Прошу любить и жаловать. Отличная вам новая подружка.

Я осмотрелась. Два окна. Три кровати. Три тумбочки. Два стула (для гостей). Стены — бледно-зеленые. Штор нет. Белье в голубой цветочек. Носки в батареях. Йогурты, детективы, яблоки. Больные — Света и Ася. Света сидела на корточках, опираясь о серый пол обеими руками. Ася — в белом спортивном костюме, лежала на койке, заложив руки за голову.

— Ну? — спросил доктор. — Берете к себе девочку? Сотрясение мозга.

— Светк! — обратилась Ася к Свете. — Сотрясение мозга! Это то, о чем ты мечтала.

Все, кроме меня, рассмеялись. Я посмотрела на гладко застеленную кровать. Тумбочка рядом пуста. Это мое место. Как долго? Медсестра помогла мне раздеться. Наступила ночь.

На рассвете Света и Ася беседовали вполголоса. (Они думали, что я еще сплю.)

— И че она? — Спросила Ася.

— Теперь ей, видите ли, понадобилось двести долларов.

— Нафига?

— На новый холодильник. Прикинь… Я предложила ей иначе истратить эти деньги, ну, например, заменить сантехнику.

— И че она?

— Но вот нет, уперлась, и все. Новый холодильник хочет. Говорит, пусть, типа, после нее хоть что-то останется.

— Вот сука, — отрезала Ася и засмеялась.

— Угу, — подтвердила Света. — Знаешь, всю жизнь задаюсь вопросом: почему нет анекдотов про свекровь? А только про тещу… Ты понимаешь? Просто, врубись, он мою маму видит раз в полгода. И то — при мне. Даже говорить ничего не надо, посидеть за столом, ну час. А анекдоты почему-то про тещу.

— Ха, малыш. Вы еще спрашиваете, Света. Потому что когда у тебя дети, работа, кастрюли и старая пиздливая сука под боком со своими рамсами, то времени сочинять анекдоты не остается.

Посетители приезжали, набрасывали халаты, опускали на пол пакеты, стояли посреди больничной палаты, заложа руки за спину, задумывались, осиянные отраженным от стен свадебно-хлористым светом. Самое вкусное из самого вкусного мы съедали со Светой и Асей. Остальное раздавали. Мои мужчины откормили этаж народу.

Чаще других приезжала Оля Николаевна. Расправляла простынку, присаживалась на край и говорила:

— Бог есть, Бог любит тебя, не думай, что Он про тебя забыл.

Звонили больные по «коридорному». Один аппарат на травматологию. Круглые сутки стояли очереди. Прямо над телефоном к стене клеился скотчем тетрадный листок:

Однажды стоявший за мною дедушка в гипсе сказал:

— Главное, чтобы все понимали: можно делать только один звонок. Только один.

— Может быть, за то время, за которое кто-то делает один звонок, я могу сделать пять, — сказала я.

— Но… Видите ли… — возразил дедушка, взволнованно поглаживая завоевавшийся с грязью бинтик. — Поймите, существует этика.

Так или иначе, я всегда соблюдала правила.

— Как ты? — спрашивал Ден.

— Отлично.

— Что тебе привезти? Чего тебе хочется?

— Мне хочется бегать и прыгать.

— Так я и знал.

Я клала трубку. И шла стоять вторую очередь.

— Что тебе привезти? — спрашивал Саша.

— Чайную ложку.

В палате лежали по трое. Каждые две палаты объединялись в бокс: шесть койко-мест. На шестерых — один душ и один туалет; с больницей мне повезло. У Аси болел позвоночник. В сорок три года она перестала ходить. Врачи боролись полгода. Ася поднялась на ноги за две недели до моего появления. У Светы кружилась голова.