Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Это был типичный английский ноябрьский день: низко висящие тучи, моросящий дождик, восемь градусов. Как и часто до этого, на «Дистрикт лайн» я доехал до Кью Гардена, вышел из живописной станции подземки в юго-восточном Лондоне и поспешил в Британский национальный архив, чтобы закопаться там в старых документах. Дождь на этот раз был еще неприятнее, чем обычно, и подгонял меня. На входе, как всегда, было много охранников, которые быстро все перевернули в моей сумке. Дальше путь лежал мимо маленькой книжной лавки к гардеробу, потом — вверх по лестнице в читальный зал, где позднее колючий зеленый ковер уверил меня в том, что здесь со времени моего последнего посещения ничего не изменилось.

Той осенью 2001 года я работал приглашенным доцентом в университете Глазго и позволил себе краткое посещение Лондона. За несколько недель до этого я наткнулся на книгу Майкла Гэннонса о переломе в Битве за Атлантику в мае 1943 года. В ней приводились несколько страниц протоколов подслушивания пленных немецких подводников, и они пробудили во мне любопытство. То, что имеются протоколы допросов немецких военнопленных, мне было известно, но о протоколах тайного подслушивания я еще не слышал. Я непременно хотел пройти по этому следу. На самом деле ничего особо интересного увидеть я не ожидал. О чем может в данном случае еще идти речь? Несколько страниц бессвязных разговоров, где-то и кем-то записанных. Сколько раз обнадеживающие признаки якобы новых источников заводили в тупик!

Но на этот раз все было по-другому. На моем маленьком рабочем столе лежала толстая папка документов, наверное, листов восемьсот, перевязанных только шпагатом. Тонкие страницы еще лежали аккуратно сложенные в полном порядке одна на другую. Я был, наверное, одним из первых, кто держал их в руках. Мой взгляд скользил по бесконечным “протоколам разговоров немецких военных моряков, чаще всего подводников, записанных слово в слово. Восемьсот страниц только за сентябрь 1943 года. Если есть сообщения за сентябрь, значит, должны быть такие же за октябрь и ноябрь 1943 года. А за другие годы войны? 14 действительно, за другие годы тоже оказались в наличии толстые папки. Я начал постепенно понимать, что наткнулся на вершину айсберга. В волнении я заказывал все больше и больше дел. Очевидно, подслушивали не только подводников, но и летчиков, и солдат сухопутных войск. Я начал вчитываться в записи разговоров и просто погрузился во внутренний мир войны, раскрывшийся передо мной. Казалось, что слышно разговоры солдат, видно, как они жестикулируют и спорят. Прежде всего меня поразила откровенность, с которой они рассказывали о боях, убийствах и смерти. С копиями нескольких интересных мест текста в сумке я вылетел обратно в Глазго. На следующий день в Историческом институте я случайно встретился с профессором Бернхардом Вассерштайном и рассказал ему о своей находке. Я сказал, что на самом деле это может быть совершенно новый источник и на его основе, может быть, можно будет написать диссертацию.

— Вы хотите это кому-то отдать? — спросил он с удивлением.

Я потом долго мысленно возвращался к этой фразе. Нет, он прав: это сокровище должен поднять я сам. Я снова и снова ездил в Лондон и начал понимать, что нашел на самом деле. Британцы в течение всей войны систематически подслушивали разговоры тысяч немецких и сотен итальянских пленных. Высказывания, казавшиеся наиболее интересными, записывали на восковых грампластинках, а с них списывали протоколы. Все протоколы пережили войну, а в 1996 году были переданы в свободный доступ. Но в последующие годы никто не оценил значение этого источника, и, никем не открытые, они таились на архивных полках.

В 2003 году я опубликовал из них первые выдержки, двумя годами позже последовала публикация почти двухсот протоколов подслушивания немецких генералов. Но с этим оценка источника продвинулась лишь ненамного вперед. Вскоре в Национальном архиве в Вашингтоне я нашел аналогичный фонд, в два раза более объемный, чем британский, то есть дополнительно 100 тысяч листов. Одному это по-настоящему необозримое море документов обработать было невозможно.

Когда Зёнке Найтцель позвонил мне и сообщил о найденном фонде источников, я лишился дара речи. До сих пор мы проводили исследования в области восприятия насилия и готовности совершить убийство, опираясь на очень проблематичные источники: следственные дела, письма полевой почты, свидетельства очевидцев, мемуары. Всех их объединяла одна очень большая проблема: свидетельства, сообщения, описания, содержавшиеся в них, составлялись вполне сознательно и предназначались для определенных лиц — прокурора, супруги, сидевшей дома, или для публики — всем им по разным причинам хотелось сообщить собственную точку зрения. Когда солдаты разговаривали друг с другом в лагерях, это происходило не намеренно — никто даже и близко не мог представить себе, что его рассказы и истории когда-нибудь могут стать «источником», не говоря уже о том, что будут опубликованы. Следственные дела, автобиографии и свидетельства очевидцев к тому же состоят из сообщений рассказчиков, знающих, чем завершились истории, а их переживания и взгляды в течение длительного времени подвергались обработке этим последующим знанием.