Предметом нашего изучения является практически неисследованная тема — социология невежества. Мы беремся утверждать, что социология невежества не есть перевернутое отображение социологии знания. Невежество, как мы его понимаем, не является лишь временным или случайным недостатком знаний. Мы ведем речь о таком невежестве, которое создано обществом и намеренно им оберегается (или культивируется).
В связи с этим не все то, что подлежит рассмотрению в рамках социологии знания, является также и предметом социологии невежества, и не все то, что подлежит рассмотрению в рамках социологии невежества, представляет интерес для социологии знания. Но поскольку между ними имеется несомненная взаимосвязь, мы начнем с более знакомого — с социологии знания и покажем несколько направлений ее исторического развития.
Можно сказать, что в каком-то смысле социология знания существует с тех пор, как существуют размышления о самой культуре. Это означает следующее: любое использование нами таких понятий, как предрассудок, субъективное утверждение и т. п., свидетельствует о том, что мы находимся в сфере социологии знания. В более широком смысле, всякая попытка составить представление или рассказать о другой культуре сопряжена с определенным социологическим осмыслением как самой этой культуры, так и характерного для нее способа познания. Такого рода размышления и оценки появляются уже в книгах древних историков, но историки эти, рассуждая о чужой культуре, изначально исходят из воззрений той культуры, к которой они принадлежат. Лишь в сравнительно позднее время возникла общая социология знания, имеющая дело также и с той культурой, представителем которой является исследователь. Однако еще в начале семнадцатого столетия Френсис Бэкон, систематизируя свое учение об идолах и намечая общие черты того, что можно назвать прообразом социологии знания, обратил особое внимание на весомость предшествующих знаний, а именно на то, что с точки зрения человека, находящегося вне системы этих знаний, кажется заблуждением. Новаторство той социологии знания, которая возникла в 19 веке и получила развитие в 20-м, проявилось в том, что ее стали интересовать не только заблуждения. Она стала связывать с обществом и различными социальными системами не одни лишь заблуждения, а особо подчеркнула тот факт, что также и сама истина связана с той или иной общественной системой и зависит от нее.
Представляется, что впервые такого рода воззрение было высказано в марксизме, утверждавшем, что способ получения знаний является формой выражения характера производительных сил, существующих в обществе, и классовых интересов. В начале двадцатого столетия социология знания достигла зрелости в исследованиях Шелера и Мангейма. В наше время наиболее любопытной работой, посвященной этой теме, является совместное исследование Бергера и Лукмана Социальная конструкция действительности (Тhe Social Construction of Reality). Здесь пришло время спросить: если всякое знание, как истинное, так и ложное, является относительным и зависит от социума, от исторических условий и политических интересов, а задача социолога — эту зависимость обнаруживать, то не следует ли отказаться от самого понятия знания? Разве не правильно будет отказаться от всякого критерия истины? И разве сама социология знания не зависит от социума, подобно тем предметам, которыми она занимается, то есть разве сама социология знания в свою очередь не является выражением определенного рода социальных отношений? Ведь начиная с 19 века известно и становится все более и более очевидным, что состояние и развитие даже такой науки, как математика, которая совершенно невосприимчива к социальному влиянию, находятся в зависимости от определенных социальных феноменов. На первый взгляд, здесь наличествует парадокс, подобный известному парадоксу лжеца: некто говорит, что жители его местечка, в том числе и он сам, всегда лгут. В начале нашего столетия парадоксы такого рода грозили расшатать основания математики. Однако утверждение, что все утверждения ложны, не равносильно утверждению, что все утверждения относительны. Первое из них, подразумевая само себя, отрицает само себя; второе же, даже имея в виду само себя, не является самоопровержением, поскольку может оказаться верным — если оно также относительно и преходяще. И все-таки оно заставляет нас блуждать в бесконечной регрессии. Волна историзма, вызвавшая множество разговоров о релятивизме социологических знаний, вовсе не спотыкается на парадоксах. Если математика в конце концов нашла способ конструктивно использовать парадоксы, тем более гуманитарные науки сумеют совладать с серьезной, однако совсем не парадоксальной проблемой.
Нас интересует не всякое невежество. Оруэлловский лозунг: Невежество — сила (Ignorance is Power) — хорошо иллюстрирует наше убеждение в том, что невежество, в котором заинтересовано общество, не является простым недостатком знания и необразованностью, то есть чем-то таким, что обладает лишь отрицательным бытием предмета, который либо вовсе не существует, либо пока еще неизвестен. Мы хотим исследовать невежество, которое несет в себе больше определенности, и со временем попытаемся гораздо точнее очертить границы этого невежества. Мы собираемся заняться в основном таким невежеством, которое является результатом деятельного усилия, укоренено в культурной и социальной структуре общественной жизни и заставляет исключить определенные области и определенные объекты знания из числа того, что может быть известно каждому. То есть речь идет не о таком невежестве, которое может быть рассмотрено как некий случайный и второстепенный феномен, простое незнание, а о необразованности как о социально-педагогической мере, как о цели и задаче общества, и не важно, заявляется ли об этом публично и во всеуслышание, или такое положение вещей сохраняется в тайне. Подобно областям знания, существуют области невежества, которые общество поощряет и старается культивировать их при помощи соответствующих образовательных институтов. В то же время существуют общеизвестные вещи, знакомые каждому, и обществу не надо делать специальных усилий для распространения этих знаний. С этой стороны, невежество, как и знание, имеет своим источником совокупность условий, общую структуру социума, которая зависит не столько от осознанных формулировок, сколько от полубессознательных концепций руководителей общества и управляющих обществом сил. Однако, с другой стороны, существует намеренное и сознательное невежество, насаждаемое при помощи хорошо отлаженного механизма, предназначенного для того, чтобы способствовать торжеству невежества, — либо посредством сокрытия информации о тех сферах бытия, о которых члены общества ничего не знают или не должны ничего знать, либо посредством хорошо организованной цензуры, скрывающей факты от населения, либо посредством социальных концепций, утверждающих, что определенные знания недоступны для всех или запретны.
