Я долго не хотел писать собственную биографию. Автобиографии, как правило, служат корыстным интересам. И моя – не исключение. Эта книга – результат трудов моего близкого человека и по совместительству литературного агента Эда Виктора, который всячески подначивал меня рассказать мою историю так, как я сам хочу. И я поддался на его уговоры, но, прежде всего, для того, чтобы он уже наконец замолчал. Следовательно, эта книга – не моя ошибка.
Я собирался уместить мемуары в один том, но потерпел фиаско. Здесь, например, вы найдете очень мало о моей любви к живописи, которая наряду с архитектурой и мюзиклами является одной из моих жгучих страстей. Я решил, что сага о том, как я собрал достаточно старомодную коллекцию викторианской живописи и прерафаэлитов, – это уже совсем другая история. Изворотливые арт-дилеры, которые столько раз пытались меня надуть, могут спать спокойно. По крайней мере, пока.
Этот средних размеров фолиант упорно глохнет на первом показе «Призрака Оперы». Как я мог написать так много о самом скучном человеке, которого когда-либо встречал, остается для меня загадкой. В какой-то момент я даже попытался втиснуть самые яркие этапы своей карьеры в одну компактную главу. Как Вагнер, который блестяще умещал все свои лучшие мелодии в увертюрах к операм. Но я потерпел полный крах. Единственное, что роднит меня с Вагнером, – это длина.
Итак, перед вами часть моей саги. Если вы поклонник такого рода историй, смело ныряйте. Если нет, я оставлю вас наедине с этой мыслью. Счастлив тот, кто знает, чем хочет заниматься в жизни. Невероятно счастлив тот, кто может заниматься тем, чем хочет. И богат как Крез (как выразилась бы моя тетушка Ви) тот, чья карьера с взлетами, падениями и препятствиями подобна моей в том чудесном уголке шоу-бизнеса под названием музыкальный театр.
До меня была Мими. Мими была обезьянкой. Ее подарил моей матери Джин один слабоватый гибралтарский тенор, к которому она испытывала нежные чувства летом 1946 года.
Мими и мама, должно быть, казались достаточно странной парой, блуждая по разрушенным бомбами улицам Южного Кенсингтона. «Южный Кен» был местом, где моя бабушка Молли снимала квартиру в доме, который люфтваффе Гитлера каким-то чудесным образом пропустили. С ней жили мои родители и Мими.
Моя любимая бабушка Молли происходила из семьи Хеманс. Той самой, к которой принадлежала поэтесса Фелиция Хеманс, написавшая «Касабьянку», скорбную песнь, знакомую каждому школьнику в прошлом столетии.
Бабушка была интересной дамой, в том числе из-за своих странных политических взглядов. Она была сооснователем Христианской Коммунистической партии, которая просуществовала недолго и была противоречива по своей сути. У нее была сестра – великая тетушка Элла, – которая вышла замуж за младшего художника из группы Блумсбери и, я не шучу, держала кафе для дальнобойщиков на трассе А4 за пределами Рединга, где разводила кур.
Бабушка вышла замуж за какого-то военного лоботряса, но вскоре развелась с ним. Не каждая девушка в 1920-х годах осмелилась бы на такой шаг. Бабушка рассказывала, что смыла свое обручальное кольцо в унитаз в одну из первых брачных ночей. Однако незадачливый муж, вероятно, достаточно времени ошивался рядом, чтобы стать отцом трех бабушкиных детей: Аластера, Виолы и, наконец, моей матери Джин. В конце концов, бывший бабушкин муж женился на какой-то русской эмигрантке, представлявшейся принцессой Анастасией. И это, в общем-то, все, что о нем известно.
Бесспорно, у бабушки была тяжелая судьба. Ее единственный сын Аластер утонул, едва окончив школу, ему было всего восемнадцать лет. Он попал в лодочную аварию недалеко от Суонеджа, на юго-востоке от Дорсета. На моем рабочем столе стоит его фотография, и, пока я пишу эти слова, я смотрю на человека, который должен был быть моим дядей.
Смерть Аластера сильно повлияла на бабушку, но сильнее ударила по моей матери. Она, можно сказать, повернулась на Аластаре и провозгласила, что у нее с ним ментальный контакт. Удивительно, но я думаю, что у нее действительно была связь с ним. Впрочем, в одном из своих последних писем она обещала после смерти «связаться со мной, когда поймет, как», но до сих пор не выполнила обещание.
В 1938 году бабушка лишилась любимого сына и осталась единственной поддержкой своих двух дочерей. Бывший муж никогда по-настоящему не поддерживал ее и детей, поэтому бабушке пришлось продать большой дом в Харроу Хилл и переехать в съемную квартиру на Харрингтон-роуд в Южном Кенсингтоне.
Встреча мамы и сына водопроводчика, Уильяма Ллойда Уэббера, юного стипендиата и надежды довоенного Королевского колледжа музыки, была судьбоносной. Это была любовь с первого взгляда, и вскоре, несмотря на Вторую мировую войну, родители поженились. Доход отца был близок к нулевому, поэтому он, мама, бабушка и Мими стали жить под одной крышей.
Прошло всего два года после Дня победы в Европе, и этому любовному квадрату пришел конец. Мама забеременела. Мими ужасно огорчилась этому и начала кидаться на мамин живот с кровожадными криками. Мими была первой, кому не понравился Эндрю Ллойд Уэббер. Было решено, что обезьяна должна покинуть Южный Кенсингтон как можно скорее.
