Введение: Скорость Освобождения
Скорость освобождения, она же вторая космическая,— это скорость, с которой тело, скажем, космический корабль, преодолевает гравитационную силу другого тела, например, Земли. Компьютерная культура или, иначе, киберкультура все ближе и ближе к тому, чтобы достичь этой второй космической. Сегодня верны, как никогда, слова Маршалла Маклюэна[1], произнесенные в далеком 1967-м. Он говорил, что электронные средства информации уносят нас в скомканный, запыхавшийся «мир всё-в-одном», где информация «выливается на нас моментально и беспрестанно», зачастую переливаясь через край>{1}.
Своим головокружительным ускорением послевоенная культура почти целиком и полностью обязана компьютеру — информационному двигателю, который вырвал нас из эры фабричного капитализма и забросил в постиндустриальную эру, эру транснационального корпоративного капитализма. В Америке производство переживает то, что Бакминстер Фуллер[2] назвал «эфемеризацией работы» — сведением ее до простых манипуляций на компьютере, до символов, которые заменяют производственный процесс. Орудия промышленного производства уступили место информационной экономике, выпускающей потребительские товары, которые нельзя потрогать руками,— Голливудские блокбастеры, телепрограммы, хайтечные тематические парки, одноминутные мегатренды, финансовые транзакции, несущиеся по оптоволокну к компьютерным терминалам на другой конец земли. «Только 17% работающих американцев производят сегодня какие-либо товары. В 1980-м году этот показатель составлял 22%»,— писал Роберт Б. Рейх в 1992 году>{2}. По данным газеты New York Times, американские кинофильмы приносят второе по величине активное сальдо торгового баланса после продаж самолетов>{3}. Нематериальные товары доминируют и на внутреннем на рынке. В недавней статье Business Week говорится о том, что «индустрия отдыха и развлечений (а не здравоохранение или продажа автомобилей) принесла наибольший с 1991 года рост потребительских расходов»>{4}.
Эта книга предназначена, в первую очередь, для Соединенных Штатов по одной простой причине: США едва ли не с самого начала были синонимом технической революции и прогресса. Европейцам, может, и принадлежит заслуга изобретения прядильной машины, парового двигателя, фабрики и даже автомобиля, однако, как отмечает историк Ричард Гай Уилсон, «американский гений взял все эти европейские новшества, переделал, модернизировал и стал их эксплуатировать». Они стимулировали появление совершенно новой, молодой технокультуры, решившей освободиться от инертного тормоза европейской традиции, перейдя от эры машин к космической эре>>{5}.
Когда Джон Ф. Кеннеди сообщил восторженной нации о том, что она достигла «Нового фронтира»,— космоса,— и целые толпы стекались на Всемирную выставку 1964 года, чтобы взглянуть на «машины будущего», осваивающие Луну, американцы погнались за утопической мечтой об индустриальной современности и делали это с рвением миссионеров в отличие от других наций (хотя появление азиатских технократий, таких как Сингапур, например, сегодня являются вызовом американцам, претендующим на это определение). Персональный компьютер и интернет «made in USA», и компьютерная культура 1990-х также остается, главным образом, прерогативой американцев — по крайней мере, на момент написания этой книги.
Мы летим на умопомрачительной скорости из обнадеживающе незыблемой эпохи «харда» к обескураживающе призрачной эпохе «софта», где микросхемы слишком микроскопичны, чтобы их разглядеть, а коды слишком сложны, чтобы их до конца понять, однако они все больше и больше берут под свой контроль окружающий нас мир.
Родословную компьютера можно возвести еще к аналитической машине Чарльза Бэббиджа — паровой механической вычислительной машине с программным управлением, разработанной (но так никогда и не созданной) в 1833 году. Однако первым в истории работающим компьютером был Colossus, непосредственный прародитель современных компьютеров. Эта уродливая громадина, работавшая на двух тысячах электронных ламп и программируемая при помощи бумажной перфоленты, была спроектирована в 1943 году в Великобритании для дешифровки вражеских радиограмм, зашифрованных немецкой машиной Enigma. Этот успех оказал союзникам неоценимую помощь в войне с фашистами.
Стремительное развитие технологий в послевоенную эпоху привело к созданию таких больших ламповых вычислительных машин, как, скажем, ENIAC — первая настоящая ЭВМ. Появившись в 1946 году, в 1950-е она уменьшилась до релейной ЭВМ, в 1960-е представляла собой коробку, полную интегральных схем, в 1970-е — миникомпьютер на микросхемах. И пропорционально уменьшению размера компьютера увеличивалась его мощность.
К концу 1970-х компьютеры прочно обосновались в большинстве компаний, и все большее число потребителей приобретали компьютеры для домашнего пользования — Apple II, TRS-80 и Commodore PET. Но только десятилетие спустя компьютерная революция распространилась за пределы этого эзотерической субкультуры исследователей и любителей — и стала достоянием массовой культуры. В конце 1981-го состоялся дебют IBM Personal Computer, в начале 1984-го — Apple Macintosh. Уже в январе 1983-го продажи «персоналок» взлетели с показателя в 20 тысяч, полученного в первый год их существования, до запредельной отметки в 500 тысяч штук. А журнал
