Шрам на сердце
В новую книгу известного украинского писателя Семена Жураховича «Шрам на сердце» вошли две повести — «Гора над морем» и «Выздоровление». Герои повестей — наши современники с их непростой и зачастую нелегкой судьбой. Решая сложные морально-этические проблемы, они всегда избирают честный и справедливый путь. В книгу вошли также рассказы, подкупающие достоверностью и подлинностью жизненных деталей.
| Жанр: | Советская классическая проза |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 161 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1987 |
| Формат: | Полный |
Шрам на сердце читать онлайн бесплатно
ПОВЕСТИ
ГОРА НАД МОРЕМ
1
Водитель гнал машину крутыми, верткими улочками все выше, выше. Я был уверен, что он хочет добраться до белой тучи, которая ползла нам навстречу. Вдруг улочки исчезли, справа выстроилась шеренга тощих кипарисов — вплотную друг к другу, слева протянулась хмурая кирпичная стена, словно из-под земли выросли высокие железные ворота, но дорога хитро вильнула вбок мимо ворот. Вместе с машиной бежали кипарисы, за ними белые придорожные столбики. Такси еще раза два вертануло туда-сюда, и мы очутились во дворе, где между деревьев темнели неприветливые, как мне показалось, корпуса больницы.
Стрелки-указатели привели меня к приемной и регистратуре.
— Тубик или пневмоник? — спросила регистраторша с искусным румянцем на щеках и голубым сиянием вокруг глаз, именно вокруг, потому что глаза у нее были карие; тонкие — я таких еще не видел — брови острыми кончиками взлетали вверх.
— Тубик или пневмоник?
Я не понимал, о чем она говорит. Регистраторша нетерпеливым жестом схватила мои бумажки, взмахнула длинными ресницами и, что-то записывая, бросила мне с успокоительной улыбкой:
— Вы пневмоник.
Мне пришлось это принять. Еще охотней я согласился с этим, когда узнал, что пневмоником быть лучше. Даже много лучше, потому что тубик — это больной туберкулезом.
— Чемодан пока здесь оставьте. Утром сдадите в камеру хранения. Возьмите мыло, зубную щетку, еще что вам там надо. Взяли? Идемте, я вас провожу.
Мы миновали какое-то длинное приземистое здание.
— Тут ингаляторий, душ, камера хранения, — пояснила моя проводница. — Ваш корпус второй.
Над трехэтажным корпусом поднималась гора.
— Там тубкорпус, еще выше — хирургический.
Но я видел лишь рыжий, в трещинах камень, уходящий ввысь мрачной стеной, и тусклые пузыри фонарей.
Мы вошли в узенький коридорчик и остановились у исшарканной лестницы.
— Вера Ивановна! Принимайте новенького.
Дверь с надписью «Дежурная медсестра» отворилась, вышла пожилая женщина в очках, без румянца, без сияния вокруг глаз, с реденькими ресницами.
Она оглядела меня с ног до головы, ткнула пальцем в завернутые в газету вещи, которые я держал под мышкой, и деловито спросила:
— Здесь и поллитровка?
— Разве и это нужно? — удивился я.
— Я вам покажу «нужно»! — строго сказала Вера Ивановна. — За вами, мужиками, только глаз да глаз…
Регистраторша засмеялась и погрозила мне пальчиком:
— От Веры Ивановны не скроетесь…
— Третья палата, дверь направо. Кровать у окна. Устраивайтесь. Можете погулять перед сном. Помните, отбой ровно в одиннадцать.
Речь командирская. Четкие, точные распоряжения.
— Вы, наверно, во фронтовом госпитале работали, — сказал я.
Взглянула пристально. Лицо постепенно светлело.
— Было и это. А как вы догадались?
— И сам не знаю, товарищ лейтенант.
Вера Ивановна засмеялась. Что произошло за один миг с суровой немолодой женщиной!
Я вошел в палату. Высоченный потолок. И необычайно толстые, должно быть, стены, потому что подоконник был просторный, как стол. Четыре кровати, между ними — тумбочки. Вдоль противоположной стены шкаф, три стула, четвертый у столика. Свободная кровать стояла у окна. «Это хорошо, — подумал я, — по крайней мере, с одной стороны мне не угрожает соседство храпуна». За столиком я заметил стеклянную дверь. О, веранда! Чудесно. Будет где посидеть, почитать. Но, подойдя ближе, увидел и там четыре койки, разделенные узенькими проходами.
Что-то зашуршало сзади. Я обернулся. То, что мне показалось небрежно брошенным одеялом, было человеком, укрывшимся с головой. Голова вынырнула на поверхность — бледное лицо, растрепанные волосы.
Я поздоровался.
— А-а, новенький… Добрый вечер. Опять проклятая температура. И пускай бы уж сорок. А то гнилая, гнилая… Как мне это все надоело!
Голос — от шепота до тоскливого стона.
Я вышел. Откуда-то долетел разговор — очень уж оживленный, веселый. Потом кто-то запел. И разговор, и смех звучали не совсем естественно, а все же я подумал: не так уж и скучно здесь живут! Но через минуту догадался, что это показывают кинофильм. Отойдя подальше, увидел строй знакомых кипарисов и белые столбики, светившиеся в густых сумерках. Я перешел дорогу, протиснулся между двух кипарисов и оказался над крутым обрывом. Внизу ниткой бус сверкали огоньки — должно быть, улочка прижалась к горе. А справа — полудугой вдоль бухты рассыпались огни города. Мигнул красный глаз маяка. Четкие огненные линии, как на огромном рекламном щите, очертили контуры парохода…
А дальше? Не верилось, что этот бескрайний черный провал — море. Над ним темная бездна — тоже море?
Со двора донеслось шумное многоголосье. Должно быть, кончился киносеанс. Я вернулся в палату.
Тот, что мерил температуру, стоял в синей пижаме, молодой, худющий. Он протянул мне руку.
— Володя. — В серых глазах тепло, доброта, грусть. — Издалека?
— Из Киева.
— Никогда не был, — вздохнул он. — Годы бегут, а я все строю планы: Киев, Ленинград, Дальний Восток…
Я не успел ему ответить. В палату вбежали сразу трое и стали торопливо сбрасывать с себя одежду, каждый у своего, очевидно, стула.
— Егорушки, конечно, еще нет? — спросил один из них и засмеялся.
— Егорушка еще вальс танцует.
