Мне было страшно.
Стальной пол вибрировал. Работавшие где–то рядом двигатели машины, наполняли воздух ревом и грохотом. Словно взбешенный зверь, проглотившее меня чудовище, стальной механизм, вздрагивая всем своим существом, рычал от ярости. Словно многотонные каменные глыбы валились с неба, и не было от них спасения, не было сил даже отойти в сторону. Ужас сковал члены. Я был беззащитен.
— Он ожил, — крикнул кто–то рядом, стараясь пересилить шум моторов, и звук его голоса еще долго отдавался эхом в ушах.
— Убей его, — послышалось в отдалении.
— Возможно, мне показалось, сэр.
— Убей его! Выпусти пулю в это поганое сердце. Пусть он подавится! Стреляй! — заорал начальник.
Я различил сухой щелчок взводимого курка. Все! Вот она, защита! Я мертв, а значит, не опасен. Страх, словно заблудившийся ребенок, еще бродил по телу, попискивая и призывая на помощь, но выход был найден…
Выстрел неприятно ударил по ушам. Пуля срикошетила о панцирь и ушла в стену.
— Вытряхни его из панциря! — немедленно последовал приказ.
Мысли стали приходить в порядок. Я просто впитывал звуковую информацию.
Кто–то перевернул меня на живот и щелкнул застежками панциря.
— Сержант, смотри какие у парня мышцы!
— Убей эту тварь! Это не парень, это урод, чужой. Стреляй! Он оживает.
Чьи–то ловкие руки перевернули расслабленное тело с живота на спину. Я приготовился.
Выстрел. Боль темным пятном пробежала по глазам, а в голове все пришло в порядок. Теперь даже сквозь закрытые веки я видел лица врагов. Видел, что они боятся, и это, как ни странно, придало сил. Легко вошел в широко распахнутые ворота их разумов и подтолкнул на нужные мне действия.
Стрелявший приник ухом к груди, пытаясь расслышать стук сердца. Он очень хотел верить, что жизнь покинула тело, поэтому ничего не услышал.
— Сержант, он мертв.
— Сердце не бьется?
— Нет, сэр.
— Прижги–ка ему рану.
Кожа, вокруг пробитой кусочком металла дыры в груди, уже давно была лишена чувствительности. Вместе с контролем над телом я вернул и относительную неуязвимость.
— Он мертв!
— Хорошо.
— Почему вы его так боитесь? Сержант?
— Не твое дело. Иди, узнай у пилотов, где мы.
— Есть, сэр.
Стрелок тяжело вздохнул и, цокая подкованными подошвами ботинок, отправился в носовую часть машины.
— Две трети пути до Ореховой Долины, — сказал он, вернувшись спустя несколько минут.
— Двести километров до города. Достаточно. Скажи пилотам, что уже хватит. Пусть он сам Господь Бог — ночью до города по замерзшей степи не дойти…
— О чем ты, сержант? Он мертв!
— Ладно–ладно. Помоги открыть…
В распахнутую дверь ворвался ветер со снегом, быстро облепившим голую грудь тающими хлопьями.
— Готово, сержант.
— Ну, давай, пош–ш–шел.
И я полетел.
Нисходящий поток теплого воздуха от двигателей летящей машины развернул головой вниз, и я невольно открыл глаза. Там, за хрупкой гранью тела, царствовала морозная конвиктская ночь. Во все стороны, до самого горизонта, простиралась иссушенная, вымороженная, сглаженная неукротимыми ветрами и придавленная снегом степь. Безжизненное поле, на котором властвовала сама Смерть.
Я приготовил тело к падению в лютый холод заснеженного пространства. Теперь члены могли замерзнуть до состояния камня, но мозг должен был выжить. Искра разума не потухнет, не смотря ни на что. Потому, что я воин — Реутов, сын Реутова.
Гравилет, как оказалось, завис слишком высоко. Неподвластная человеческой воле гравитация — властительница Мироздания, вознамерилась прихлопнуть меня словно муху. Ветер играл расслабленным телом, словно и не было во мне более девяноста килограммов живой плоти. Словно я был невесомой пылинкой, пушинкой на деснице гиганта по имени Конвикт.
Боль опять ткнулась в глаза, и я не пустил ее в разум. Нужно жить!
Неукротимая инерция поставила меня на корточки. Почти не контролируемое тело выпрямилось. Мозг мгновенно принял решение. Я, сжав зубы, поднялся на ноги и повернулся лицом к врагам. И это спасло мне жизнь. Кровожадные пули, вместо того чтоб размозжить череп, звонко чавкали о мышцы ног. С треском, отдающимся в голове грохотом камнепада, полопались сухожилия. Оледеневшая степь, иссиня–белое снеговое покрывало манило к себе лишенное опоры тело, и я упал лицом вперед, выдохнув всю ярость и боль в одном единственном крике.
Летающая машина еще висела надо мной. Враги больше не стреляли, но и не спешили убираться. Эти люди не были окончательно уверены, что со мной покончено. И я все еще вынужден был защищаться, оставаясь мертвецом.
Сесть они не решались. Сильнейший ветер, наигравшись беззащитным телом, принялся за гравилет. Он держались–то на месте с величайшим трудом. Однако враги все–таки рискнули и спустили человека на тросе. Те несколько минут, что этот смельчак болтался между небом и землей, я здорово пополнил словарный запас туземными физиологическими терминами. Только спрыгнув на снег, он почувствовал себя вполне уверенно. Совершенно спокойно, не испытывая ни малейших сомнений, солдат подошел и торопливо влепил три пули в живот.
