1 октября 1856 года унтер-офицер расквартированного в городе Семипалатинске Сибирского линейного батальона № 7 Федор Достоевский был произведен в прапорщики. Высочайшим указом правительствующему сенату от 17 апреля 1857 года ему было возвращено потомственное дворянство. Еще через два года, весной 1859-го, бывший политический преступник и арестант Омской крепости был по его просьбе «уволен… от службы с награждением следующим чином и обязался по отставке иметь жительство в г. Твери»[1].
Ровно десять лет прошло с той апрельской ночи, когда его, молодого, но уже вкусившего славы литератора, деятельного сотрудника петербургских журналов, подняли с постели и, описав его рукописи и книги, препроводили в Петропавловскую крепость. За плечами осталось многое: долгие месяцы следствия по делу «о преступной пропаганде»; эшафот на Семеновском плацу, где он вместе с другими петрашевцами провел несколько «невыразимо страшных» минут в ожидании смертной казни «расстрелянием»; четыре года пребывания в Мертвом доме; годы солдатчины и военной службы… Впереди была свобода — правда, относительная, ибо въезд в столицы был по-прежнему запрещен и секретный надзор оставался в силе, но все же свобода. Впереди была неизвестность…
Десять лет имя его не появлялось в печати. За это время успело вырасти новое поколение читателей. Там, в России (где все происходящее отсюда, из Сибири, виделось смутно и запоздало), совершались огромные перемены.
Умер император Николай I. На престол вступил новый государь, с которым связывали горячие упования и надежды. Россия проиграла Крымскую войну. Шла глухая борьба вокруг проектов освобождения крестьян. В обществе, в журналистике, в литературе повеяло новым духом. Все общественные силы ободрились и пришли в движение.
Достоевскому было 37 лет — возраст гениев. Но там, где иные из них, например, Пушкин, завершили свое поприще, ему предстояло вступить на него вновь.
Надлежало вернуться в литературу.
Надлежало вернуться в литературу, которая за десятилетнее его отсутствие вовсе не стояла на месте. Умер Гоголь. Неизмеримо вырос авторитет литературных сверстников Достоевского — тех, с кем он когда-то начинал свой писательский путь: Некрасова, Тургенева, Салтыкова, Гончарова, Григоровича… На литературном небосклоне все ярче разгоралась «сверхновая» — восходящая звезда Льва Толстого.
Никому из названных литераторов не приходилось начинать дважды — в том смысле, в каком это выпало Достоевскому. Никто из них никогда не преследовал цель: явиться из забвения и восстановить имя.
Еще в 1855 году, почти сразу же после выхода с каторги, Достоевский задумал произведение, которое в письмах из Сибири он именует «комедией» и которое, по словам автора, постепенно перерастает в «комический роман». Этот большой, «величиною с Диккенсов», роман пишется, очевидно, на протяжении двух лет, и именно с ним связаны самые смелые авторские предположения. Достоевский намерен заявить о себе крупно и убедительно (во всяком случае, не менее впечатляюще, чем своим дебютом — «Бедными людьми», которые постоянно упоминаются в его сибирских письмах как некий эталон и точка отсчета). Но к исходу 1857 г. работа неожиданно прекращается. «Весь роман, со всеми материалами сложен теперь в ящик»[2], — сообщает он в Петербург донельзя огорченному такой новостью брату Михаилу Михайловичу, который с нетерпением ждет обещанного шедевра.
«Второй дебют» оказался не столь скорым, как это задумывалось вначале. И наряду с внешними факторами, препятствующими творческой работе (затяжной, осложненный многими драматическими обстоятельствами роман с Марией Дмитриевной Исаевой, сомнения, разрешат ли печататься, неудобства воинской службы и т. п.), — наряду с этими вполне извинительными причинами следует указать еще одну — не столь явную, но капитальную. Это колебания сугубо творческого порядка — выбор художественной позиции.
Автору «Бедных людей» предстояло совладать с рядом непростых обстоятельств. Перед публикой — чьи вкус и требовательность, как он предполагал, заметно возросли — надо было явиться не только во всем блеске неутраченного и даже преумноженного таланта, избегнув перепевов и самоповторений, не только настоятельно напомнить о своем писательском существовании, но и «перекрыть» собственные художественные достижения. Надо было отважиться на риск, на эксперимент, взять новый тон, установить новую точку зрения. Следовало найти необычные изобразительные средства. Следовало «сцепить» жизнь персонажей с еще не вполне понятным самому автору общественным интересом. И пускай его литературные сочувствователи уже не изумят какого-нибудь современного критика, как некогда они изумили Белинского, радостным криком: «Новый Гоголь явился!» — они по крайней мере должны иметь основания толковать о «новом Достоевском».
Большой «комический роман» откладывается в долгий ящик.
Достоевский чувствует, что для крупного художественного полотна ему не хватает ни прежнего опыта, ни теперешнего, весьма скромного, знания современной действительности. Поэтому он в корне меняет свою творческую стратегию. Вместо одного «комического романа» силы направляются теперь на две новые работы, возможно, усвоившие какие-то элементы прежнего замысла. Произведения создаются почти параллельно, с преимущественным вниманием то к одному, то к другому из них. На это уходит весь 1858 год. Наконец, в марте 1859 года, писавшаяся медленно, мучительно и трудно повесть «Дядюшкин сон» (которой сам автор крайне недоволен и с которой он не связывает уже никаких надежд) появляется в «Русском слове». Повесть проходит совершенно незамеченной.
