Поставив саквояжи на землю, он огляделся вокруг и не смог сдержать улыбки. Долгие годы скитаний наконец позади. Он снова там, откуда начал свое путешествие, — дома, в Англии. Дома? Он снова улыбнулся. Если и есть где-то в мире место, которое он может назвать домом, то уж, во всяком случае, это не Лондон с его снующими экипажами и чуждыми ему людьми. Его пристанище — тот большой дом во многих милях отсюда на север, окруженный бесконечными зеленеющими полями. Там жило не одно поколение предков, прошли его детские годы, юность, полная надежд, где когда-то у него были те, кого он звал друзьями… Как недавно, казалось, это было — и как давно… Уже не осталось ничего — ни надежд юности, ни тех, кого он мог бы назвать друзьями, ни самой потребности их иметь… Остались лишь огромный дом и бескрайние поля — заброшенные и опустевшие, как и его душа… Его губы снова скривила циничная улыбка. Нет, он не считает себя проигравшим. Никогда не считал… И скоро, очень скоро те, кто думал, что он все потерял и навсегда уничтожен, признают это. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Осталась последняя, самая решительная схватка. Он не должен ее проиграть. Он слишком долго и тщательно готовился к ней, чтобы теперь позволить себе поражение. По сути дела, он посвятил этому всю жизнь, пожертвовав добрым именем, отказавшись от карьеры, семейной жизни, простого человеческого счастья… Но сейчас, слава Богу, адская работа почти завершена. У него на руках все доказательства, какие только удалось найти, все документы, подписанные кем надо и официально заверенные… Он мог бы покончить с этим несколько месяцев назад, отправив все эти бумаги куда следует. Но победа стоила ему слишком большого труда, чтобы позволить себе обставить свой триумф столь прозаично. Он должен видеть лица своих врагов в момент мести. Да, так он рискует больше — его могут даже убить, но даже в этом случае та правда, что ему удалось добыть, все равно станет всеобщим достоянием. Работа стоила ему непомерного труда, блестяще продуманных планов, мастерских операций, и завершающий штрих должен быть по-настоящему триумфальным. Месть должна быть достойной преступления. Его враги знали, что он обладает всей информацией. Он сам методично, шаг за шагом, не переставал намекать об этом. Разумеется, они делали все возможное, чтобы остановить его. Но поздно, остановить его теперь не смог бы и сам дьявол. Все, что ему оставалось, — это ждать, когда они вернутся в Лондон. И вот наконец время настало — они вернулись и заперлись за семью замками. Чувствуют, гады, что возмездие неотвратимо!.. Впрочем, то, что пришлось ждать этого часа, лишь сыграло ему на руку. Было время продумать все до мельчайших деталей, подготовиться самым тщательным образом… Удар должен быть точным — чтобы разрушить раз и навсегда их жизнь, репутацию, окружить их всеобщим презрением — все то, что они когда-то сделали с ним… Он вдруг почувствовал толчок в бок, и, прежде чем успел осознать это, его рука выхватила пистолет. Боковым зрением он заметил толкнувшего. Низкорослый, полноватый господин средних лет был перепугай насмерть при виде оружия.
— Простите, сэр, — залепетал незнакомец, — я толкнул вас случайно… я ничего не хотел… ради Бога, извините, сэр…
Пистолет тут же снова исчез за поясом.
— Это вы меня простите, сэр. Я только что вернулся из диких стран… отвык немного от цивилизации… прошу не сердиться!
— Ни в коей мере, сэр, я могу вас понять, сэр… — Бледный как смерть, толстяк поспешил ретироваться.
Владелец пистолета мрачновато улыбнулся. Ему было жаль, что он насмерть напугал этого беднягу, но реакция схватиться за оружие была нелишней. На месте этого симпатичного толстячка мог оказаться и не столь безобидный субъект — враги наверняка не дремлют… Улыбка его тут же исчезла, тонкие губы снова поджались в мрачную волевую линию. Улыбаться он будет потом, когда закончит дело… Подхватив поклажу, он направился к стоявшему у обочины экипажу.
Взявшись руками за оба борта бассейна и откинув назад голову, он вытянул на воде свое длинное, мускулистое нагое тело. Судя по улыбке девицы, направлявшейся к нему с вазой на плече, словно древнегреческая нимфа, ей явно нравилось его телосложение. Сходство девицы с нимфой дополнялось еще тем, что она была облечена в короткую тунику, намокшая ткань которой не скрывала ее прелестей. Пол бассейна был отделан мозаикой. Ее мотивы были скорее римскими, чем греческими. Ведь если верить историческим свидетельствам, то суровые латиняне предпочитали проводить свободное время в плотских утехах, оставив философские дискуссии утонченным эллинам. Стены же зала были лишены каких-либо росписей. Редкие звезды, видневшиеся сквозь окна почти под самым потолком, говорили о том, что на улице глубокая ночь, но огонь многочисленных факелов, расставленных вокруг бассейна, почти превращал ее в день. Кроме факелов, пруд был окружен нимфами, отличавшимися от той, что сейчас направлялась к мужчине, лишь тем, что они были не из плоти, а из мрамора. В целом зал представлял собой весьма неплохую попытку перенести кусочек Древней Греции в шумный Лондон начала девятнадцатого века. Разумеется, не любовь к античной истории приводила сюда посетителей. Никогда на этих мраморных скамьях, окружавших бассейн, не велось философских бесед. Скамьи нужны были лишь для того, чтобы посетители могли на них раздеться, а раздевались они не только и не столько ради купания… Чуть поодаль стояли такие же мраморные ложа, предназначавшиеся для тех, кто не желал купаться, а сразу переходил к «делу». Подобные бордели считались в Лондоне очень модными, хотя, собственно, в них не было ничего нового — по сути дела, они мало чем отличались от тех, что были здесь больше двух тысяч лет назад, при римлянах… Но, как известно, все новое — не что иное, как хорошо забытое старое. Джентльмен открыл глаза — девица уже стояла совсем рядом с ним. Он улыбнулся, но в улыбке не было ни малейшего намека на похоть, хотя другой на его месте при одном взгляде на женские прелести потерял бы голову. Продажная красотка была явно разочарована, но постаралась не подавать виду.
