ДЖ.П.ДОНЛИВИ
Самый сумрачный сезон Сэмюэла С.
Он жил на серой тенистой улице в Вене, на втором этаже, за четырьмя заляпанными грязью, вечно закрытыми окнами. Он лениво пробуждался по утрам и, шлепая босыми ногами, плелся по коридору в затхлую сырость ванной. Иногда задерживался, чтобы поглядеть на тонкую цепочку красных муравьев, исчезающую под плинтусом. Он достиг того возраста, когда тело начинает жить независимо, а душа изо всех сил старается вернуть утраченную власть.
Он усердно заботился о своем здоровье: не ел жареного и никогда не позволял религии покушаться на его аппетит и чувство юмора. Впереди была еще целая жизнь в этом странном городе-форпосте, куда просачивались лишь отголоски цивилизованного мира, и нужно было настроить ухо, чтобы уловить их. Пять лет назад он решил взять себя в руки, и вот теперь, много тысяч долларов спустя, он все еще регулярно ходил дважды в неделю, как на работу, к маленькому круглому доктору, который, склонив голову набок, сидел в полумраке и спокойно выслушивал его, лишь изредка посмеиваясь. Наконец он сделал одно открытие. Когда стоишь на месте - старишься быстрее.
Сэмюэл С. нашел для себя подходящий ритм жизни и постоянную струйку дохода: реализовывал скромные планы, которые могли обеспечить его если и не на всю жизнь, то хотя бы на полтора месяца вперед. Он заделался специалистом по американскому гостеприимству и набрал трех клиенток - эксцентричных представительниц венского старого света, которые во что бы то ни стало хотели угнаться за новым. Однако во время их второго интимного заседания с кукурузными лепешками и пародией на чаепитие у президента Гарварда вдруг разом пришел конец его радушию и временной профессии - он закинул ногу на ногу и сбил при этом поднос с мейсенским фарфором. На платьях двух из его клиенток выступили подозрительные пятна. Третья клиентка довершила скандальный разгром его званого вечера и собственных дружеских отношений: она упала со стула и, корчась от смеха, стала кататься по полу. Эта особа, вдовствующая графиня, явилась и на третий урок: как зажечь спичку о подошву ботинка. Она сочла это роскошным трюком, но Сэмюэл С. подозревал, что в душе она смеялась над ним, хотя так же внимательно, как и его психиатр, только с большим изяществом напрягая ухо, выслушивала его мысли и разражалась смехом, когда назревал поцелуй.
Графиня, светловолосая, гибкая и сухощавая, считала чудовищным, что такой утонченный, остроумный и эрудированный человек, как Сэмюэл С., вынужден пропадать ни за грош в этом мире. В таких случаях Сэмюэл С. повторял:
- Ах, Графиня, главное, что вы меня цените.
- Ах, это так, герр С., и я польщена, что вы так считаете.
Итак, Сэмюэл С. скользил, как на лыжах, вниз по духовным склонам, приближаясь к майским почкам и европейскому лету. Время от времени увязая концом своей лыжной палки в глубокой депрессии. Но все же он продолжал посещать Оперу, вечера Моцарта и Верди: Графиня брала его под руку, они медленно поднимались в фойе, и в мерцающем свете канделябров она рассказывала ему, кто есть кто на самом деле и кто кем себя воображает. Дважды, когда он провожал ее домой, возникало некоторое напряжение. Раз она сказала ему:
- Между нами семь лет разницы, герр С., - я ведь не скрываю своего возраста, хотя, может быть, и стоило бы, раз внешность позволяет, - и ушла.
Он остался стоять на темной, благоухающей сандаловым деревом лестничной площадке - дверь медленно закрылась перед его носом. Во второй раз она пригласила его:
- Входите, входите.
Она поставила пластинку с реквиемом Форе, налила ему Viertel шампанского в высокий бокал, и Сэмюэл С. подумал: "Вот оно, пошло. Я сорвал шелуху условностей и скоро окажусь в ее спальне". Но она вдруг громко и отчетливо сказала:
- Наша беда, герр С., заключается в том, что мы живем в каком-то придуманном мире. Ведь никого не волнует, что мы ходим в Оперу, и нет никакого прока в том, что мы - сливки этого захолустья, которое когда-то было городом. - И блеснула бледной улыбкой: - Ах, герр С., было бы так мило, если бы вернулись дни моей юности - мы могли бы проводить время где-нибудь на берегу реки, зная, что впереди еще целая жизнь.
Сэмюэл С. решил оставить эти странные рассуждения для герра Доктора и напрямую спросил его:
- Герр Доктор, вам не кажется, что Графиня водит меня за нос. Ведь ей же тоже должно хотеться.
Герр Доктор слегка почесал под глазом аккуратным пальцем и протянул свою дежурную фразу:
- Продолжайте, пожалуйста. - Холодный ответ во время не менее холодной австрийской зимы: крыши неделями были одеты в белое, днем тепло труб растапливало снег, а за ночь намерзала ледяная корка, по утрам блестевшая на солнце.
А потом, правда известив загодя, деньги у него кончились. И Сэмюэл С. тихо пошел ко дну. С лыжами, палками и всем остальным. Все глубже и глубже. Именно в тот момент, когда листики уже высовывали нос из набухших почек, - в самой середине апреля.
Ему приходилось заводить какие-то глупые знакомства ради очередной горсти монет. До тех пор, пока холод не подобрался под коленки и он уже еле таскал ноги. Однажды днем, в конце мая, на трех улочках, расходившихся лучами от крохотной пустынной площади, ему явились три призрака. Первый сказал: "Я - бедность, я приношу муки одиночества", второй промолчал и лишь загадочно выпустил ветры, и, наконец, последний призрак, студентка из Радклифа, сказала, что хотя она еще и носит коротенькие красно-синие полосатые носочки, но заведение это уже окончила. Сэмюэл С. остановился, его охватила дрожь. Он с трудом добрался до ближайшего почтового отделения, взял чистый бланк и отчаянно возопил к богатым друзьям из Амстердама, чтобы они выслали денег, кругленькую сумму, - поддержать его на плаву, потому что он тонет, тонет, тонет...
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
