Глава 1. Добро няжаловать
Помню, как я умер.
Быстро это не было.
Ехал от друга. Жил он в новострое, на последнем этаже — пятнадцатом. Стояла последняя летняя ночь, 31 августа, порядка уже полуночи. Впрочем, из лифта неба было не видать. Странный лифт, спускался так медленно, с надоедливой мелодией.
На пятнадцатом вместе со мной в очаг химически-белого света шагнул еще незнакомец. Спутанные сальные волосы, ветровка с Микки Маусом. Ехали молча. Я стоял у стенки, он у дверей. На двенадцатом начал он.
— Ты знаешь, у меня есть друг.
Мне было плевать на этот раздражающе тонкий голос. Мне было интересно, словлю ли я с своего состояния похмелье — завтра в универ, на парах будет плохо.
— Он иногда говорит со мной.
Ой, вообще весело. Наткнулся на сумасшедшего. Немного страшно, но алкоголь шепчет, чтобы я был спокоен. Послушаю его.
— Он говорит, что паромщик. Странный, но паромщик. Говорит, что отправляет людей в путешествия по другим мирам.
Может, обдолбанный. Что он до меня докопался?
— Никогда не хотел увидеть другие миры?
Не.
— Он просит, чтобы я отправил тебя в путешествие.
Одиннадцатый этаж. Незнакомец кинулся на меня, вдавив в стену. Что-то ледяное обожгло живот. Больно.
Сполз по стене, прижал руки к животу. Глянул. Руки багрово-красные.
Горячо рукам. Лицу холодно. Безумец с крошечными зрачками прижимает к щеке окровавленное лезвие обычного ножа.
— Милый мой, я сделал так, как ты хотел. Он идет в путешествие…
Как больно. Мои ноги бьют по стали новенького и такого медленного лифта. Могила на двоих. Холодно.
— Как ты и просил, до позвоночника. Артерия, да. Да почем мне знать?
— Ты должен был прочесть атлас. Они должны уходить быстро.
Странный шепот. Холодно. Слишком яркий свет. Со всей силы жму на живот. Закрываю рану. Холодно.
Девятый этаж. До первого так далеко.
Безумец самым натуральным образом баюкает нож. Деревянная рукоять, хищное лезвие, символ, царапающий глаза. Холодно, как же холодно.
Не получается закрыть, лежу в луже, и еще холодно. Как же, твою мать, холодно.
Закрыл глаза — слишком яркий свет. В ушах пищит, по лицу бегают не мурашки, а муравьи. Не рано? Я еще не умер.
— Давай быстрее, ему холодно.
— Закончу, хорошо. Он уже почти умер, но хорошо, раз ты так хочешь…
Что-то обожгло живот еще раз. И еще. Больно и холодно. Ужасающе холодно.
Не доехал до четвертого этажа.
***
Первое, что помню — теплое молоко. Глаза не открываются. Да и фиг с ними, главное, молоко рядом. Из чего-то мягкого и теплого. Рядом сучат лапками братья и сестры. Теплые. Бьемся за молоко. Иногда пищим, пробуем голоса.
Подполз к мягкому, на ощупь. Присосался. Наполнил живот молоком. Отполз спать. Смыть, повторить.
Долго так время провел. В какой-то момент теплое и мягкое пропало. Долго звал маму, но она не приходила. Тогда пришлось открыть глаза, найти длинное тело матери и подковылять к нему. Вкусно и тепло. Все просто — ешь и расти.
Это было невероятно простые недели жизни. Жаль, недолговечные. Скучаю по этим временам.
Со временем, мои лапы окрепли. Я выбирался из пахнущего деревом ящика, падал на пол, каждый раз. Исследовал этот странный мир. Помню эти моменты плохо, наверное, это из-за того, что мозг имел совершенно иное строение. Мыслил образами и запахами, абсолютно без слов. Помнил только, как ушел из ледяного белого света.
Четыре деревянных столба. Сверху пахло хлебом и еще чем-то съедобным, но странным. Высокая плоскость с соломой — было трудно забраться. Мягко, но по другому. Двуногий розовый согнал. Собственно, все. Ну, еще ящик с мамой и братьями-сестрами. Два брата, три сестры. Проще меня, так чувствовал. Будто я больше понимаю.
Незаметно я начал проводить больше времени вне ящика. Тогда рядом появилась миска с мелко рубленным, розовым мясом. Ел и урчал, шутливо сражаясь с братьями и сестрами за еду.
Когда почти перестал заходить в ящик, мама куда-то пропала. И весь дом. Меня куда-то отнесли, и я долго сидел на ужасном холоде. Звал маму, но она не отвечала. Ни братьев, ни сестер. Хотел уйти, но холодные прутики мешали мне.
Ненавижу холод.
Сидел, ничего не оставалось. Еды нет, голодно, очень холодно. Мама не отвечает.
Подошла черная двуногая. Лицо розовое, сама черная. Зубы скалит, пищит что-то. Слышу звяки, меня вытаскивают. Теперь меня держит черная. Она теплая, и мне стало хорошо.
Долго куда-то несет. Ну и пусть, главное, что тепло. Она очень странно пахнет. Какая-то сухая трава, кислый запах чего-то, запах старости, еще чужой запах. Еще пыль. Чихнул.
Пришли в тепло. Куда-то пошли. Тут холодно, почти темно, что-то светится на полу. Меня опустили на камень, в центр света. Тут тепло, так что останусь тут. Еще б еды дали.
Двуногая протягивает лапу. На пальце кровь. Поранилась, слижу уж, так и быть.
Двуногая отошла. Что-то протяжно поет. Чужие слова.
Мой мозг выворачивает наизнанку. Болитболитболит. И тут…
Я ВСПОМНИЛ ВСЕ.
И от осознания того, что я жив, захохотал.
***
— НЯ-ХА-ХА-ХА-ХА!
Девушка сидела на полу с круглыми глазами.
После того, как прошел восторг от осознания того, что я жив, а не сдох в том лифте, я обнаружил несколько проблем.
Первая. Воздух озонирован, и такое чувство, что я будто бы ослеп, но не ослеп. Чувство очень странное, но разберемся с этим потом.
