Часть первая. Вишня в шоколаде.
Желтый бок гитары служил удобным ложем повистнувшей руке, пальцы которой неспешно перебирали струны. Тонкие медные проволочки и нитки в благодарность музыкально позвякивали, словно инструмент был мурлыкающей кошкой, покоящейся на коленях у задумчивой хозяйки.
— Эй, в каких небесах ты на сей раз летаешь?! — я перевела взгляд на Аринку, пытаясь выяснить, что от меня хотят. Темные брови подруги возмущенно сошлись на переносице, — Такое ощущение, что ты живешь где-то в другом мире, а к нам только изредка прилетаешь.
— Я тебе не показывала свои последние стихи? — больше по привычке спросила я, прислоняя уставшую спину к прохладной стенке и прекращая мучить гитару.
— Какие? Если ты имеешь в виду те два четверостишия, от которых меня мороз по коже продрал, то, наверное, показывала.
— Не говори ерунды, — кружка с остывшем кофе перекочевала с прикроватного столика ко мне в руки. Первый глоток прошел на ура ничего не соображающим организмом, и только после второго я соизволила сморщиться, — господи, и почему я пью эту гадость?
— А чего ты у Господа спрашиваешь? — хмыкнула Аринка, со всего маха приземляясь рядом со мной, так, что пружины в матрасе загудели. Девушка бесцеремонно отодвинула меня, вырывая из рук драгоценный инструмент, и начиная что-то наигрывать.
Я только трагически скосила на подругу глаза, следя за тем, что бы она в порыве ехидства не скрутила на нем все колки,
— В твоем случае для роли ответчика больше подходит какой-нибудь древний бумагомаратель.
— Неужели тебе так не нравятся мои стихи? — без всякого внутреннего сожаления уточнила я. Косые лучи солнца, разбитые тюлевой шторой на сложный узор, неровно ложились на покрывало. Где-то в гостиной тикали часы, заунывно бухтел холодильник. Казалось, что сонное оцепенение не выпустит меня из своих цепких лапок еще долго. Поэтому-то я уже целый час так лениво переругивалась с Аринкой, абсолютно не тронутая отсутствием ее жалости ко мне.
— Нет, нравятся, хотя иногда они больше подходят на некрологи. Веселенькие такие, с самоиронией, но все же некрологи. Лучше бы ты оставила свою балалайку и вышла погулять. Лето ведь на дворе, все цветет и благоухает. А ты уже неделю здесь сидишь и мучаешь себя неизвестно чем. Брось, сама же говоришь, что вдохновение — это состояние души, что-то приходящее неожиданно, легко, как полет бабочки. И тут же пытаешься убить в себе это настроение, а заодно и мозг иссушить.
— Мозг у меня и так скоро высохнет от жары, а настроение, к твоему сведению, разное бывает, — парировала я, с легким сердцем отставляя полупустую кружку на место. Тяжелая голова окончательно притянулась к стенке, присоединившись к спине, глаза закрылись, но ощущение странного присутствия осталось, — Арин, мне что-то нужно.
— Что? — непонимающе уточнила подруга, обводя меня подозрительным взглядом серебристых глаз:
— Не знаю, что-то, что вернет меня к жизни и возродит из пепла.
— Или кто-то, — улыбнулась подружка, откидывая одним жестом от себя гитару. Даже с закрытыми глазами я видела ее весьма многообещающую улыбку.
— Нет, что-то, а не кто-то. Это разные вещи. И уж поверь мне, что я знаю о моих потребностях больше, чем кто-либо. Только вот не могу конкретно понять, что это должно быть. Но мне нужен толчок, встряска. Во мне живет какая-то полу смазанная, эфемерная идея. Она будто еще в эмбриональном состоянии, куча слов-клеток, объединенных одним смыслом. Но у этой идеи нет ни ног, ни рук, ни сердца. Нет ни порядка фраз, ни ритма, ни рифмы. И если сейчас что-то произойдет, что-то ненормальное, красивое, важное, то, возможно я поймаю этот ритм.
— Ритм? — переспросила Аринка неожиданно серьезным голосом. Я открыла глаза, вглядываясь в ее лицо. Подруга смотрела на меня в первый раз не как на ненормальную графоманку, а как на какого-то ученого, выдвинувшего неожиданную гипотезу. От моих дальнейших слов, от умения объяснить, что я хочу сказать, будет зависеть, продолжит она реагировать так же, или как всегда расхохочется мне в лицо. Я привыкла к первому, но предпочитала все же второй вариант.
— Да. Стих и музыка — это две неотделимые, по крайней мере для меня, вещи. Знаешь, вот идут два человека, вроде абсолютно никак не связанные, но посмотришь на них, и сразу приходит на ум мысль: "Какая бы вышла красивая пара, как они подходят друг к другу!". Такие люди везде: на вечеринках, званных ужинах, в толпе. И если слова сливаются с музыкой, если они сочетаются с ней, то значит, это были правильные слова и именно та мелодия, которая подходит им. Когда я сочиняю, то в моей голове вертится простая, возможно, расхожая музыка, ненавязчивая, но именно под нее слова ложатся легче всего. А сейчас я не могу поймать эту мелодию. Слова есть. Но они не становятся по местам. Словно… строй солдат, который остался без командира. Они разбрелись, и не могут собраться и идти в ногу, а бредут разрозненным стадом овец. И если не придет командир и не отдаст приказ, если не случиться что-то необыкновенное, то солдаты просто разбредутся и не будут вместе уже не когда.
