Гребенщиков Борис
Р О М А Н, К О Т О Р Ы Й Т А К И Н Е О К О Н Ч Е Н
ибо я люблю странное.
Может быть, вы поймете, о чем я говорю.
И я посвящяю страницы, лежащие перед вами
людям, идущим впереди на шаг.
Глава первая
Вечерело. Солнце описывало последние круги над горой
Крукенберг, и в зарослях кричащего камыша уже пробовали
голоса молодые копношаги. Время от времени один из них,
должно быть, самый молодой, путал строчки распевки, и
тогда фоома начинал что-то сердито бормотать. А с реки
доносилось хлопанье и сопение пожилого краппенштрофеля,
который пытался перебраться на тот берег, и вот уже
полчаса неуклюже топтался перед водой, мутными зелеными
глазами бессмысленно смотря на мелькающих в глубине
рыбок.
-- Что-то кум Фостеклосс сегодня не торопится,
сказал старик Дер Иглуштоссер своему соседу и глубоко
затянулся. Старик Ван Оксенбаш послушал эту тираду,
глубокомысленно почесал себе за ухом, поудобнее устроился
на мешке с дурью и, распечатав новую пачку колес, сказал,
ни к кому особенно не обращаясь:
-- Говорят, кум Фостеклосс сегодня что-то не
торопится.
Старик фон Фостеклосс почесал затекающую со сна ногу
и поднялся с места. Старик Дер Иглуштоссер проводил
взглядом его удаляющиеся валенки, кокетливо обшитые по
верху брабантскими кружевами.
-- что-то наш кум Фостеклосс стал больно тяжел на
под'ем, - раздумчиво проговорил он, окутываясь после
каждого слова клубами ароматного зеленого дыма.
-- Под'ем, под'ем, под'ем, под'ем, - встрял в
разговор мохнатый ревербер, высунувшись из-за кипы пустых
мешков. Старик Ван Оксенбаш кинул в него колесом, и
ревербер весело ускакал, зажав его в передних лапах.
-- Так ить ему несладко, почитай, уже лет сорок он
его через мост проводит, коли не больше, а погоды-то
нынче развне стоят, хорошо, если как сивоння, все тихо, а
вон позапрошлым летом как тухлый туман стоял неделю, так
он аж скафандр надевал, чтобы до моста дойти, или вон
давеча - Краппенштрофель заснул на бережку, а кум вокруг
ходит, шшупом его шпыняет да будит, будит, чтобы к тому
времени на погост дойти. Тоже волнениев-то ему на долю
хватает, хошь если здраво рассудить, так ить порядок
такой вышел, что хошь ни хошь, а надо ему Краппенштрофеля
через мост перевести, а то иначе как же он через речку
перейдет, воды-то он боится... - так сказал старик ван
Оксенбаш и с'ел еще одно колесо.
Между тем тьма сгущалась. Над гнилой деревней
поднялся огромный корявый палец и уставился в небо.
С погоста тарталак донесся чей-то сдавленный крик, и
два матерых прустня соскочили с гребня крыши и, тяжело
перебирая крыльями, полетели в ту сторону. Заскрипел
песок под ногами возвращающегося старика фон Фостеклосса.
За ним тянулись унылые трипплеры. Увидев сидящих
стариков, они присмирели и побрели обратно к реке.
-- А что, кум Фостеклосс, - сказал старик ван
Оксенбаш, - не осталось ли у тебя крутой азии?
Старик фон Фостеклосс раскашлялся, затем ворчливо
сказал:
-- У самого-то будто нет!
Однако он потянулся к мешку, но тут старик дер Иглуштоссер подергал его за рукав:
-- Что-то у тебя, кум Фостеклосс, трипплеры пошаливают!
А и вправду, один из трипплеров не только не ушел обратно в реку, а, напротив, приблизился к старикам и, вежливо стянув с головы огромную шляпу с перьями, представился:
-- Приветствую вас, мудрые старики! Имя мое Рип Ван Винкль!
Старик ван Оксенбаш недоуменно воззрился на пришельца и, внимательно осмотрев его с головы до ног, пришел к выводу, что вышеупомянутый вовсе не является трипплером, и даже выглядит, как подобает воспитанному молодому человеку. Действительно, незнакомец был одет в весьма солидный, хоть и малость заплатанный хитон, на ногах у него были добротные дорожные сапоги, кудри его были аккуратно уложены в косу, и имел он весьма приятное усатое и бородатое молодое лицо.
Молчание прервал старик Дер Иглуштоссер, который, видимо, не полностью доверившись своим глазам, на всякий случай осведомился:
-- Да уж не трипплер ли вы, о вьюнош?
-- Нисколько, о почтенный старец. Настолько нисколько, что я даже отдаленно не подозреваю, о каких именно трипплерах идет речь: о тех ли, что имеют обыкновение читать стихи загробными голосами в болотах севернее ущелья зеленой машины, или о тех, что сооружают в песках воздушного берега странное сооружение, которое мудрые люди именуют чузингрой. Если об этих, то я совсем не принадлежу к их числу.
Закончив тираду, молодой человек сел на песок и веселым глазом поочередно оглядел стариков. Они тем временем набили еще по трубочке и, не спуская любопытных глаз с незнакомца, выпускали один за другим клубы дыма, да настолько ароматного, что даже гипербык в зарослях стебовины неподалеку шумно запыхтел и завертел головами. Старики явно не торопились нарушать молчание, и рип ван винкль сделал это за них:
-- Позвольте узнать, о почтеннейшие, уж не дурь ли вы курите? - спросил он, хитро поблескивая глазом, на что старик ван оксенбаш степенно отвечал:
-- Ее, вьюнош, ее.
А старик Дер Иглуштоссер немедленно добавил:
-- Крутую азию! - и подкрутил ус, давая понять, видимо, что курить крутую азию, сидя на собственном мешке с дурью в вечерний час на околице села Труппендорф является привилегией таких почтенных людей, как он и два его давнишних приятеля. Но незнакомца не обескуражил тон, которым была произнесена эта сентенция.