-1-
У соседей по лестничной площадке целые сутки громыхала гулянка. Уже к рассвету стихли звуки гармошки, уснуло надорванное радио, замолкли хмельные гости. Ровно в семь, вместе с неохотно пробуждающимся осенним солнцем, из дома вышел пошатывающийся сосед – семнадцатилетний Володька. Он был уже заранее обрит наголо (видимо, прямо вчера – на жалкой головной коже зияли порезы), в чистом спортивном костюме. На плече болтался красный рюкзачок. Справа парнишку крепко держал за плечо его отец Николай Иванович. Он был одет в непривычный для токаря черный костюм и в свободной руке нес пакет с торчащим селедкиным хвостом. Слева шла Светлана Петровна, тоже в парадном платье и с пышно взбитой прической. Сзади кучей шли Володькины друзья, человек шесть. Они были хмельны в умат, с трудом стояли на ногах, вели друг друга. У одного на шее висела гармошка, длинный парень в шортах нес гитару. Как ни пьяны, все равно они честно провожали своего товарища, зная, что вскоре такие почести окажут и им. Хриплыми сорванными голосами орали ”Прощание славянки”. Вот вся процессия подбрела к остановке, Володька вплыл в центр команды своих друзей, все сцепились, заорали одобрительно, он вскоре вылетел из объятий, подшагал к родителям. Подъехал троллейбус. Друзья отошли: проводы кончились, дальше должны идти только родители. Двери хрипло отворились, Николай Иванович засунул сына, потом жену вовнутрь, а потом залез и сам. Троллейбус поехал, оставив на остановке мотающихся парней.
Я сел в этот же троллейбус, в другую дверь, и плюхнулся на одно из пустующих сидений. Передо мной сидели другие провожающие, видимо, из деревни – старый уже отец, крепенько пьяный, сам призывник – такой же бритый, дрожащий от похмелья парнишка в потертой спортивной кофте, и младший брат, стоя подпиравший собой сиденье, чтобы на повороте батя с братаном не вылетели в проход.
- Сынушка, - пьяно, но четко выговаривая слова, шептал старик (по седым грязным волосам его упрямо полз жучок-мукоед), - cынушка… Я тебе тут сальца положил, мясца… Хлебушка положил, самогоночки полторашечку…Ты только, сыночек, смотри, щас вылезем, похмелимся и не пей больше, а то старшину обозлишь. Лучше потом… Воюй хорошо, командиров слушайся…
Володька с родителями сидел на первых местах. Он спал, ткнувшись головой в отца, обнявшего его, а иногда встряхивался и шумными глотками пил минералку.
Я погрустнел. Николай Иванович, мой сосед, был младше меня. Но я успел застать мирное время (война началась, когда мне было лет десять), а он родился как раз в год, когда началась война. И вот его сын Володька, выросший на моих глазах, уже призывается на войну. Уже второе поколение вскормленных под военные репортажи, то есть внуки, уходит на фронт. Внуки войны.
-2-
Я работаю на областном призывном пункте. Сколько я уже насмотрелся таких мальчиков! Вот родители подводят его к проходной. Еще раз крепко обнимают, и он вырывается от них и бежит к вертушке. Долгие проводы – лишние хлопоты!
- Фамилия! – останавливает новобранца ослепительно красивый дежурный, в самой парадной форме и с саблей.
Перепуганный и восхищенный юнец, еще видящий в глазах строгого часового отражение своих родителей, мямлит в ответ и неловко сует свою измятую повестку.
- Проходи!
Грустно крутя турникет и застревая в неуклюжих лапах сумками со снедью и одеждой, рекрут протискивается внутрь. Вот он озирается: похоже на школу. Только плац перед большим зданием подметают не школяры, а бравые солдатики. В уголке высится светлый деревянный храм. Вот он робко поднимается по ступеням, заходит в вестибюль призывного пункта.
И все, потихоньку начинают щелкать шестерни и фрезы военного агрегата: его записывают в журнал, досматривают личную кладь. Сажают на длинную, от стены до стены, низенькую скамейку, среди таких же нахохлившихся воробьями призывников.
Так и мой Володька теперь сидит восьмым справа, разинув глаза, зрелищно сглатывая сопли, и приводя в порядок расшебуршенную сумку с едой. Баночку пива, всунутую друзьями на опохмел, отобрали. Они сидят долго, лавка наполняется, вскоре аккуратные солдатики приносят вторую, третью. Периметр забит. Те, кто пришел рано, потихоньку начинают подъедать еще не остывшие пирожки.
И вот выходит военком, полковник. Он выражает каждым своим атомом усталость. Он устал не только от работы, но и от жизни, ставшей какой-то непонятной, когда он, сильный и крепкий мужчина, вместо того, чтобы стоять на передовой с автоматом, начал считать бритые черепушки тупых рекрутов. Сзади него четверо офицеров, это «купцы» с разных частей, приехали за живым товаром.
- Здравия желаю. Полковник Гребенюк, ваш военный комиссар. – Он крутится, пытаясь посмотреть в глаза всем призывникам. – Я не оратор, говорить не умею. Здесь вы все ребята очень хорошие. Орлы! Все как на подбор. Вы потому и самые последние остались, непризванные. Мы вас по командам не разбивали, запрос на ваш призыв прислали три части, все с разных округов и разных фронтов. Все их представители приехали, вот они. Они сейчас по несколько слов скажут и потом сядут вот за столы, вот здесь вот, и можете подходить записываться. Только это, вас тут сто десять человек ровно, так что смотрите: ровно по пятьдесят человек в первые два округа, а в Западный - десять. Ну там, плюс-минус два-три человека.
