Расскажу вам сказку

РАЗГОВОР О СКАЗКЕ

Вспоминаю детство. Вечереет. Я уже лежу в постели. В комнате полумрак. Прямо за окном качаются от ветра деревья. Их неясные размытые тени мечутся, как живые, по потолку. Одна догоняет другую, сталкиваются, соединяются, расползаются. Вот тень, похожая на зайца, а невдалеке крадется тень, похожая на лисицу. Еще миг, и лиса догонит зайца! А может, это не лиса? Вон как тень разрослась! Теперь она похожа на карету или даже на автомобиль. Автомобиль едет по потолку мимо абажура, слегка задевая его колесом, сначала вперед, потом назад. А между тем в окно из-за ветвей заглядывает луна. Тени становятся резче, сказочней. Они ходят теперь не только по потолку, но и по стенам, по книжным полкам, по прикрытой двери. Спать совсем не хочется. Хочется чего-то необыкновенного, волшебного. За стеной в соседней комнате слышны приглушенные голоса.

— Бабушка! — зову я. — Бабушка!

Приоткрывается дверь, и в золотом ореоле света появляется невысокая, мягко очерченная фигура.

— Бабушка, расскажи мне сказку.

— А кто спать будет? Завтра рано вставать.

— Ну, бабушка! — канючу я. — Ну, пожалуйста!

Бабушка недолго сопротивляется. Она садится на краешек кровати у меня в ногах и поправляет на мне одеяло.

— Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий — дурачок Емеля…

Тихо льется бабушкин голос. И вдруг все куда-то пропадает: и моя комната, и льющиеся по стенам и потолку тени, и сама бабушка. А вместо них появляется перед глазами каменный дворец с золотой крышей, и говорящая щука, и прекрасная Марья-царевна. Я вижу их ясно-ясно. Мне даже начинает вдруг казаться, что Емеля — это я, и все, происходящее с ним, происходит и со мной. Это я поймал щуку, это меня она научила говорить «по щучьему веленью, по моему хотенью».

Как я любил эти бабушкины сказки, как ждал ее рассказов, чтобы еще и еще раз погрузиться в удивительный мир фантазии, где кони летают по небу, дворцы вырастают за одну ночь, а звери говорят человеческим голосом.

Верил ли я в реальность сказки? И верил, и не верил. Но мне ХОТЕЛОСЬ верить. Почему? Да потому, что чудеса сами по себе прекрасны. А еще потому, что в результате всех этих чудес совершалось самое главное чудо: добро побеждало зло, подлый оказывался в дураках, мудрость брала верх над глупостью и справедливость торжествовала. Я не был похож на ту немецкую девочку, которая, прочитав в конце одной из сказок братьев Гримм слова: «Если не веришь — плати талер», позвонила однажды в дверь Якоба Гримма и, когда тот открыл, протянула ему монету и промолвила: «Вот вам талер — я не верю в ваши сказки».

Сказка почти всегда заканчивалась хорошо. Из любой беды герой сказки — принц ли, крестьянский сын или солдат — обязательно выходил победителем. Это интуитивно подсказывало, что и в моей жизни все будет хорошо, несмотря на трудности, которые ожидают в пути. А трудности — и этому тоже учила сказка, — конечно же, будут. Только надо их не бояться, а стремиться преодолеть.

В общем, сказка помогала в какой-то мере подготовиться к встрече с огромным взрослым миром. Все, что я пишу о своих ощущениях, естественно, соответствует и чувствам других детей. Фантастика и волшебство помогают понять реальность жизни и человеческих взаимоотношений.

Однако некоторые истории заканчивались печально, а порою и трагично. И тогда я просил бабушку, чтобы она в следующий раз переделала конец сказки в счастливый. Не знаю ни одного ребенка, который бы этого не желал. Как я переживал, когда Волк встречал Красную Шапочку, в какой ужас приходил, когда он проглатывал ее бедную, больную бабушку! А как хотелось сжаться, зажмуриться или броситься на Волка с кулаками, когда на вопрос Красной Шапочки: «Зачем тебе такие большие зубы?», он рявкал: «Чтобы съесть тебя!» Но зато какую радость, какой восторг испытывал я, когда и бабушка, и Красная Шапочка выходили из живота Волка живыми и невредимыми. Ради такого замечательного конца стоило перетерпеть все ужасы и страхи этой сказки! А вот сказку «Колобок» я каждый раз просил переделать. Пусть Колобок самодовольный и самонадеянный, все равно было жалко беднягу и совсем не хотелось, чтобы Лиса его съела!

Современные бабушки обычно знают на память немного сказок. Если десяток наберется, то и слава богу! Моя не была исключением. И тогда бабушка стала мне сказки читать.

Чтение! Бабушка смотрела на эти ровные ряды черных маленьких значков, этих черточек, загогулин и закорючек, а получалось, что она может рассказывать таким образом сказки даже лучше, разнообразней и богаче, чем раньше. Это было само по себе волшебство! Я готов был слушать бабушку целыми днями.

Сколько же сказок с тех пор прочитано! Русских и английских, французских и польских, датских, шведских и испанских. И нет среди них таких, которые бы мне не нравились. Бывали сказки, похожие друг на друга и не похожие, бывали веселые и грустные, длинные и короткие. А вот скучные и глупые не попадались никогда!

Даже став взрослыми, мы продолжаем читать сказки. И так же, как в детстве, погружаемся в их фантастический, волшебный и одновременно такой живой и реальный мир. Каждый сказочный образ оживает в воображении более ярко, чем кадры кино или телевидения. И это не случайно. Ведь сказка — совершенное произведение народного духа, оттачивавшееся веками или даже тысячелетиями. Любое внутреннее движение сказки, любой ее герой, любое слово в предложении множество раз взвешивались и выверялись прежде, чем стать такими, какими мы их видим сейчас. В сказке нет ничего лишнего. Все на своем необходимом, точно пригнанном месте. И поэтому сказка вечна. Выдающийся русский исследователь сказки В. Я. Пропп в своей книге «Русская сказка» отмечал: «Универсальность сказки, ее, так сказать, повсюдность, столь же поразительна, как и ее бессмертие. Все виды литературы когда-нибудь отмирают. Греки, например, создали великое драматическое искусство. Но греческий театр как живое явление умер… Сейчас для чтения Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана требуется некоторая подготовка. То же можно сказать о литературе любой эпохи. Кто сейчас может читать Данте? Только образованные люди. Между тем сказку понимают решительно все. Она беспрепятственно переходит все языковые границы, от одного народа к другому, и сохраняется в живом виде тысячелетиями. Ее в такой же степени понимают не приобщенные к цивилизации представители народов, угнетенных колониализмом, как и стоящие на вершине цивилизации умы, такие, как Шекспир, или Гете, или Пушкин».