О. Надаль просит святого Игнатия рассказать своим духовным сынам о том, как Бог руководствовал им с самого начала его обращения. После долгих и настоятельных просьб святой Игнатий даёт своё согласие.
1*. И другие отцы, и я сам — <не раз> мы слышали, как отец наш Игнатий говорил о своём желании снискать от Бога три благодеяния прежде, нежели умрёт: во-первых, чтобы Общество было утверждено Апостольским Престолом; во-вторых, чтобы то же произошло и с Духовными упражнениями; в-третьих, чтобы ему удалось написать Конституции.
2*. Памятуя об этом и видя, что всё это он обрёл [1], я стал опасаться, как бы не был он уже призван из нашей среды к лучшей жизни. И вот, зная о том, что святые отцы, основатели того или иного института монашествующих, в порядке завещания оставляли своим потомкам некоторые указания, кои должны были помочь им <достичь> совершенства, я стал искать случая попросить о том же о. Игнатия.
И случилось так, что однажды в 1551 г. [2], когда мы были вместе, о. Игнатий сказал мне: «Сейчас я побывал выше неба» — давая, как я полагаю, понять, что он только что испытал некий экстаз или восхищение, как это часто с ним случалось. С крайним благоговением я спросил: «Что Вы хотите этим сказать, отче?» Он перевёл разговор на другую тему. Тогда, подумав, что удобный момент наступил, я настоятельно попросил его, чтобы он соблаговолил рассказать о том, как Бог руководствовал им с самого начала его обращения,
дабы рассказ этот мог послужить нам завещанием и отеческим наставлением. «Ибо», сказал я ему, «Бог уже даровал Вам те три вещи, которые Вы желали увидеть прежде, нежели умрёте, и вот мы боимся, как бы он не призвал Вас теперь во славу».
3*. Отец извинился, сославшись на свою занятость и сказав, что не может посвятить этому своё внимание и время. Вместе с тем он добавил: «Отслужите три Мессы с этой интенцией — Вы, Поланко и Понсьо [3], — и после молитвы сообщите мне, что Вы об этом думаете». — «Отец, мы будем думать так же, как думаем сейчас». Но он с великою кротостью прибавил: «Сделайте то, что я Вам говорю». Мы служим Мессы, и вот, после того как мы сообщили ему о том, что думали, он пообещал исполнить нашу просьбу.
На следующий год [4], по возвращению моему с Сицилии, когда вот-вот надлежало мне отправиться с поручением в Испанию, я спросил отца, сделал ли он что-нибудь. «Нет, ничего», — сказал он мне.
Когда я вернулся из Испании в 1554 г., я сызнова спросил его; он ничего не сделал [5]. Но на сей раз, движимый невесть каким побуждением, я опять проявил настойчивость: «Вот уж почти четыре года прошло, как я прошу Вас, отче, не только от своего имени, но и от имени остальных, чтобы Вы поведали нам о том, как Господь вёл Вас с самого начала Вашего обращения: ведь мы уверены, что знать об этом будет в высшей степени полезно и для нас, и для Общества. Но, видя, что Вы этого не делаете, хочу заверить Вас в одном: если Вы пожалуете нам то, чего мы так желаем, то мы извлечём из этого дара немалую для себя пользу; если же Вы этого не сделаете, то мы не падём духом, но будем так уповать на Господа, как будто Вы обо всём этом написали».
4*. Отец ничего не ответил, но, как мне кажется, в тот же самый день позвал о. Луиса Гонсалеса [6] и начал рассказывать ему то, что тот, обладая столь великолепной памятью, затем записывал. Это Деяния о. Игнатия, переходящие из рук в руки.
О. Луис был избирателем на первой Генеральной Конгрегации [7], и на ней же он был избран ассистентом Генерала, о. Лаинеса. Впоследствии он был наставником и <духовным> руководители короля Португалии, дона Себастьяна, отцом, отличавшимся добродетелью.
О. Гонсалес писал частью по-испански, частью по-итальянски — в зависимости от того, какими писцами мог располагать. Перевод сделал о. Аннибал де Кодретто [8], человек весьма учёный и благочестивый. Оба они ещё живы: и писатель, и переводчик.
Предисловие о. Луиса Гонсалеса Да Kаmapы
1 *-2 *. Святой Игнатий решает поведать о своей жизни.
3*-5*. Как и когда была написана «Автобиография».
1 *. В пятьдесят третьем году, в пятницу утром, четвёртого августа, в канун праздника Божией Матери Снежной, когда отец находился в саду подле дома или помещения, именуемого Герцогским [9], я принялся давать ему отчёт об известных особенностях моей души, и среди прочего говорил ему о тщеславии.
В качестве целительного средства отец посоветовал мне многократно сообщать Богу обо всех моих делах, стараясь преподнести Ему всё доброе, что я в себе нахожу, признавая это Его <дарами> и воздавая Ему благодарность за это. И так говорил мне об этом, что весьма меня утешил, и я не смог сдержать слёз. Тогда отец рассказал мне, как он в течение двух лет боролся с этим пороком, так что, садясь в Барселоне на корабль, шедший в Иерусалим, он не решился никому сказать о том, что направляется в Иерусалим [10]. Так же поступал он и в других схожих обстоятельствах. И прибавил: какое же спокойствие на сей счёт почувствовал он затем в своей душе!
Через час-другой после этого мы пошли обедать, и, обедая с магистром Поланко [11] и мною, наш отец сказал, что магистр Надаль и другие члены Общества не раз просили его кое о чём, однако он так и не решился на это. Но после разговора со мной, уединившись в своей комнате, он почувствовал столь благоговейную наклонность сделать это! И, говоря так, что видно было: Бог ясно указал ему на его долг совершить это, — <он заявил>, что <теперь> вполне решился.
