Пыль дорог и стали звон

Жизнь — штука непростая. Особенно, когда человек сам делает её такой. Ведь тогда проживать её приходится в постоянном ожидании неприятностей. И, хоть послевоенные годы и были достаточно спокойными для земель северо-запада, легче они от того не стали. Три года шла война. Три жарких лета люди Энгаты и Ригенской Империи убивали друг друга. Три суровых зимы они зализывали раны в замках и на зимних квартирах, трясясь от немилосердных энгатских морозов. Многие семьи не досчитались мужчин к концу войны. Многие возвращались в разорённые сёла, находя лишь сожжённые дотла дома.

Сложно сказать, что война опустошает больше: землю или сердца людей, у которых она отняла всё. Кое-кто нашёл себя в горниле битв, среди лязга стали и тяжёлого запаха конского пота, став человеком войны, не видящим свою жизнь иначе. Другие же просто пытались выжить между молотом и наковальней, моля всех богов, которых только можно вспомнить, лишь об одном: чтобы этот ужас закончился как можно скорей. Но война закончилась. Энгата освободилась от имперского владычества, а солдаты освободились от присяги. Окрестые леса наводнили разбойники, подобно стервятникам, ищущие лёгкой поживы в измождённой стране. А те, кому разбойничье ремесло было не по душе, ушли в наёмники. И хотя простой люд не видел большой разницы между этими занятиями, разбойнику при поимке петля была гарантирована, а наёмнику — нет. К тому же, военный опыт ценился и в более отдалённых землях, так что энгатские наёмники разбрелись по миру в поисках лучшей доли, а некоторые даже заслужили её службой нужным людям. Впрочем, было, чем заняться и тем, кто остался на энгатском полуострове, хотя и их жизнь была далека от комфорта: ешь, что придётся, спишь, где придётся, да ещё и получаешь за работу сущие гроши. А работа бывает и такая, что в случае неудачи от наёмника не остаётся даже воспоминаний. Но в эти непростые годы каждый зарабатывал на жизнь как умел, так что приходилось ходить по миру, рисковать здоровьем и играть роль «рыцаря за деньги». За семь послевоенных лет многие «продажные мечи» сгинули или сменили наёмничью жизнь на более сытую. Остались лишь единицы, кто так и не сумел найти своё место в изменчивом мире.

Таринор был наёмником. В западном городе Гирланд, где он провёл зиму, в кабаках было спущено последнее, что осталось от свалившегося на него прошлой осенью большого куша. А теперь он брёл на восток по известному безопасному тракту, надеясь лишь, что память ему не изменяет и что знакомая ему таверна «Белый дуб» находилась именно на этой дороге. Погода начала портиться ещё накануне, предвещая обычные весенние грозы. Этот поздний вечер так и вовсе оказался худшим за последнее время: дождь лил как из ведра, превращая дорогу в месиво, раскатисто гремел гром. Ночевать на земле в такое время было бы, по меньшей мере, неприятно. В кармане кожаной куртки Таринора уже давно звенели жалкие гроши, а потому он держал свой путь в деревню Вороний холм. Ушлый корчмарь в одном из придорожных трактиров намекнул, что у тамошнего старосты частенько случаются проблемы, с которыми не может справиться гарнизон из пары зелёных стражников, традиционно высылаемых королём для защиты мелких деревушек, которых и на карте то нет.

С трудом передвигая ноги в густой тягучей грязи, толстыми комьями налипавшей на сапоги, и проклиная всё на свете, наёмник увидел пробивающийся сквозь стену дождя свет из окон небольшого двухэтажного здания. Он поспешил к входной двери, едва не поскользнувшись. Промокшая вывеска с изображением дуба с белой листвой раскачивалась на ветру. Первое, что заметил наёмник, оказавшись внутри — тепло, приятной волной окутавшее его лицо, и звук весело потрескивавшего камина. Второе — это два о чём-то оживлённо спорящих гнома, один с рыжей, другой с чёрной бородищей, сидевших за одним из трёх старых деревянных столов у стены. На полу возле них валялось не менее десятка пустых бутылей. Третье — это немолодой человек за барной стойкой, обладатель пышных чёрных усов, очевидно, хозяин таверны. Таринор присел за стойку и человек тут же подскочил к нему.

— Чего изволите? — спросил он.

— Чего-нибудь покрепче. Разбавленное пиво сейчас меня вряд ли согреет. — Устало ответил наёмник, смахивая с куртки капли воды. «Черный лес» есть?

— Сию минуту принесу. У меня тут самый лучший «Черный лес» на много миль вокруг. В других тавернах вас могли обмануть, смешав обычное пиво с настойкой и выдав за «черный лес», но у меня…

— Неси уже! — Простонал наёмник. — От разговоров в горле сохнет.

Усатый исчез в подвале, что-то бормоча себе под нос. Тем временем пьяные голоса гномов раздавались всё громче. Вдруг один из них, рыжебородый, покачиваясь и спотыкаясь, подошел к Таринору.

— Позвольте представиться, Агдаз какой-то-там, — Сказал гном. Вообще, после имени он назвал свою фамилию, но настолько неразборчиво, что наёмник услышал лишь набор звуков. — А как величать вас, сударь?

— Наёмник я. — Не поворачивая голову, холодно ответил Таринор. Он не любил пьяных. И терпеть не мог гномов. А уж пьяные гномы и вовсе были ему отвратительны.