Настойчивость преследует с гнетущей прямолинейностью, за то барана и недолюбливали. А он хотел быть умным.
От приступов меланхолии на нем клочьями свисала шерсть, в иных же местах, особенно на боках, проталинами лысели откровенные плешины: депрессия одолевала.
Однажды он брел по селению в сумеречном безысходном угнетении. В нежно-зеленых легких одеждах порхала бабочка,
трепетная, как юношеское предчувствие любви. Она уселась на мокрый черный нос барана и спросила:
— Кем ты был, когда тебя не было?
— А ты-ы-ы? — угрюмо промычал баран.
— Я гусеницей, — звонко ответила бабочка.
Баран тяжело молчал, он не знал, что ответить, и глухая обида зрела в нем.
Бабочка подождала и с легким не то разочарованным, не то презрительным «ах» вспорхнула и утрепетала прочь.
«Ишь, лоскут», — подумал баран и, помрачненный, сделал несколько шагов в забытьи.
Курочка Пеструшка сладко вспоминала нечто безвидное, но волнующее, как предрассветные предчувствия.
— Куда - ты - куда - ты - куда- ты...
— Мне-е-е, мне-е-е-е худо, — проникновенно признался баран.
— Как так, как так? — не верила Пеструха, ее благоговение перед массивностью барана, его шерстистостью не имело границ.
Петуха она почитала меньше.
— А вот кем ты была, когда тебя не было? — мрачно повторил баран бабочкин вопрос.
— Яйцом, — уверенно ответила курица.
— А я что ж? — в глубинах барана черными клубами всходило отчаяние.
— Спроси у Петуха, он все знает, — курицу привлекла мелькнувшая муха, и она разом забыла о баране: голод был в ней сильнее почтительности.
В баране забрезжила надежда.
Петух всполошился не нашутку, увидев бесцеремонно приближающегося барана, но вида не подал, ценя достоинство превыше всего.
— Бабочка была гусеницей до того, как ее не было, — приступил баран к делу. — Курица была яйцом до того, как ее не было, а я ничего о себе не знаю. Петух, ты все знаешь, говори со мной.
— Я бы поставил вопрос так, — петух привык к дурацким вопросам, своих благоверных. — Я бы спросил, кем была бабочка до того, как она была гусеницей. И уверен, она не знает.
Курица была до яйца курицей. А можно решить все вообще иначе.
Скажем, ты до того, когда тебя не было, был каузальностью Варфоломеевской Ночи...
— Да ну, как это, не уразумею? — ошалел баран.
— Очень просто: Варфоломеевская Ночь — это разновидность домашнего животного, обычно незаметного размера, но иногда оно получается очень крупным, оно питается распрей и время от времени достигает огромных размеров. А каждое живое существо состоит из физического, душевного и духовного тел. Между душевным и духовным таится каузальное тело — тело причин и следствий, оно понуждает искать взаимосвязи между событиями, а ты и есть та самая взаимосвязь в чистом виде. Поэтому тебе кажется, что все всё понимают, кроме тебя. Ты сгущенная причина всех событий, как я всегда и всюду являюсь Зовом всех зовов.
— Понимаю, я причина. Когда меня не было, я был причиной.
— Нет, — возмутился петух. — Я сказал совершенно другое,
Причина одна — Бог. Только Он обходится без следствий как причина.
— Значит, с морды я причина, а следствие с хвоста. Или наоборот.
— Ты все понял не так. Причинно-следственный комплекс не ты, а в тебе... — петух почувствовал, как в голове барана проступает шевеление и надрыв, следом могло наступить только одно — дикая ярость. Петух не хотел бараньей ярости и ответил коротко: — Если тебя еще когда-нибудь спросят, кем ты был, когда тебя не было, отвечай просто — Варфоломеевской Ночью.
Это устрашит. А коли не устрашит и последуют еще вопросы, скажи — «это тайна».
Слово «тайна» барану понравилось, и умиротворенный он пошел прочь.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1991г.)
Перед руинным взором быка кострел петух.
— Петя, — прогудел бык, — когда я тебя вижу, мне мерещится одинокий степной костер.
Петух не шелохнулся.
И бык снова спросил:
— Петя, что ты видишь? Мне сдается, что ты нашел в пространстве перед собой трещину и разглядываешь ее, не зная,
что с ней делать.
— А почему ты, — дернув глазом, заявил петух, — а почему ты, бык, всегда похож на руины?
— Петя, не знаю, — честно и спокойно ответил бык. И умолк. Ему показалось, что его ответ ныне прозвучал как-то особенно убедительно. Он долго молчал. И вдруг спросил:
— Петя, а почему ты такой?
— Какой? — поинтересовался петух.
— Да вот такой, какой-то... бодрый, отважный.
— Потому что я — твое прошлое, — не думая, ответил петух.
— Как это? — спросил бык.
— Ты же носишь долги наши, — повернул голову петух к быку.
— Не понимаю, Петя, — изумился бык.
— Мы даем много обещаний, — растолковывал петух. — Часть из них всегда не исполняем. И они откладываются грузом,
формируя нас.
— Подробнее, — склонил выю к петуху бык.
— Меньше всего долгов у ангелов. Больше у птиц. У меня их еще больше...
— А я все ваши долги ношу?! — взревел бык.
— Нет. Все долги скапливаются отдельно. Их принимает на себя самый большой зверь — земля. Наши невыполненные обещания спрессовываются в камень.
— Так их же целые горы?!
— Да. И мы умираем именно от чувства тяжести. Нас гнетут неисполненные обещания.
