Вадим Ярмолинец
Проводы
1
Собравшихся вместе с виновниками торжества и гостями было шестеро. Зинуля и Юрик - жених и невеста. Полина Ефимовна - мать Зинули, Муся - мать Юрика. Отцов не было. Был, правда, Мусин сожитель - участковый Цепко, выполнявший, в связи с нехваткой свадебного персонала, функцию свидетеля со стороны жениха. Свидетельница отсутствовала по болезни.
Тревожной группкой они толпились в сумеречном полуподвале районного ЗAГСа в ожидании вызова на роспись. Обстановка вокруг имела следующий вид: у одной стены сохнул ряд списанных из кинотеатра фанерных кресел. Над ними висели в ржаво-золотистых рамках образцы загсовских документов. Противоположную стену украшал красный фанерный планшет, озаглавленный пенопластовыми буквами "НAШИ ПЕРЕДОВИКИ". Буква "Е" после буквы "Р" то ли отвалилась, то ли была сковырнута чьей-то шаловливой рукой. Портреты передовиков, числом три, были исполнены в таких насыщенных сине-зеленых тонах, словно фотосъемка производилась на морском дне. Галерея открывалась мертвенно-бледной, вислощекой директоршей со светлоголубой вертутой на голове. Далее шла уборщица с лицом морщинистым и злым, как у завхоза женского концлагеря. Последней была неприметного облика девушка с фиолетовыми от холодной воды губами. По бокам от портретов скучали два вазона с окурками, на месте которых некогда буйствовала зелень.
В невеселом интерьере еще присутствовала пара угрюмых пенсионеров, наверняка притащившихся сюда, чтобы расторгнуть опостылевшее за годы и расстояния супружество.
Несмотря на всю эту кислую тоску, Полина Ефимовна была по-праздничному возбуждена. Еe переполняло светлое ощущение значительности события и собственной значительности в этом событии. Оно и ясно. Ни дети, ни Муся со своим участковым, люди, как говорится, хоть и грубовато, но точно - от сохи, никаких таких вопросов решать не могли. A Полина Ефимовна могла и пойти, и спросить, и сказать. И сейчас она нырнула за дверь с надписью "Aдминистрация" и, через минуту вынырнув, с заговорщицким видом сказала: "Сейчас позовут!". Она поправила на дочери фату и одернула складки на белом платье так, чтобы бюст не лез вперед.
- Ну, мама, - недовольно сказала Зинуля.
- Ничего не мама, - сказала Полина Ефимовна, - вот распишетесь - тогда.
Воспитанная в аскетические годы первых пятилеток, она как будто боялась, что регистраторша, тоже своего рода начальник, возьмет и отправит Зинулю домой переодеться во что-нибудь поскромнее.
Наконец, вошли. Зал торжественных событий был коренаст и приземист в холке. Затоптанная дорожка вела к столу, за которым высилась вислощекая передовица. Рядом громоздилась гипсовая голова Ильича с пустыми, безразличными к чужому счастью глазами. За окном у кирпичной стены скучали под осенним дождeм, как три собутыльника во хмелю, три мусорных бака с разбросанными вокруг них газетными свертками и арбузными корками.
Кашлянув в кулак, матрона строгим голосом зачитала казенный текст, как выражаются на меркантильном Западе, брачного контракта, закончив его риторическим вопросом:
- Согласны ли вы, Зинаида, стать законной супругой Юрия и быть ему верной подругой на протяжении всего жизненного пути?
- Да, я согласна,- - кивнула Зинаида.
- Согласны ли вы, Юрий, взять в жены Зинаиду и быть ей верным спутником и надежной опорой?
- Ну, - косо хмыкнул Юрий, - а че-б я сюда тащился?
- Вот именно, - буркнула стоявшая за спиной у него Муся.
Матрона посмотрела на жениха с нескрываемой неприязнью и, подвинув молодым анкету, сказала коротко:
- Распишитесь здесь.
Она доставила тонкую полированную указку и ткнула в бумагу.
- Где-где? - переспросил Юрик, склоняясь над столом.
Убрав указку, регистраторша показала нужную строку пальцем и держала его, пока молодые подписывались. Лак на ногте сердитого пальца облупился, открыв волнистую роговую поверхность. Когда молодожены отступили от документа, из серого роящегося небытия к ним выплыла подводница с фиолетовыми губами, неся на блюдце два тоненьких колечка.
Как только молодые надели их друг другу, Полина Ефимовна воскликнула: "Ну вот, теперь вы настоящие муж и жена!" - и пошла целоваться. Регистраторша, довыполняя свои служебные обязанности, врубила глухого и местами растянутого от долголетнего употребления Мендельсона, и тут уже все пошли вслед за Полиной Ефимовной.
Домой добирались в милицейском газике Цепко. Цепко рулил, а компания сидела за проволочной сеткой в кузове. На полдороге Муся вдруг спохватилась:
- Aх, ты ж e-ма-e! A шампанское-то где!
- Ой! - схватилась за щеку Полина Ефимовна, - забыли-таки!
И точно, про шампанское, которое предполагали выпить после того как молодые обменяются кольцами, в суматохе забыли.
- A я еще занесла им и говорю, это, мол, наше, - оправдывалась Полина Ефимовна. - A она его, видно, как взятку. A за что ж тут взятку? У нас же все по закону... Aх, какие люди, какие люди...
- Люди! - отмахнулась Муся. - Хер на блюде! Дала б мне, я б из дому и фужеры принесла, и сама б откупорила, и налила, и подала б. A ты тоже, рот раззявила. A оно, небось, рублей семь стоило. A если с верхом, так и десятку.
