– Хм!.. – Питер Эджворт, виконт Уитлиф, хмуро сложил прочитанное письмо и опустил его на стол возле своей тарелки. Джон Рейкрофт, сидевший на противоположном конце стола, посмотрел на него поверх утренней газеты, которую держал перед собой, и вопросительно вскинул брови.
– Дурные вести?
Питер шумно вздохнул.
– Хоть я и славно провел у вас эти две недели, – сказал он, – о возвращении домой, признаться, думал не без удовольствия. После столь радушного приема, оказанного мне здесь, покинуть вас будет нелегко. И все же, черт возьми, меня тянет домой. Однако я допустил непростительную оплошность, заранее оповестив о своем намерении мать, и та теперь готовит мне пышную встречу: созвала полный дом гостей, которые собираются провести у нее несколько недель, в их числе и некая мисс Роуз Ларчуэлл. Я слышу о ней впервые, а ты? Уверяю тебя, Рейкрофт, это не смешно.
Но Джон Рейкрофт уже смеялся. Он отложил газету, и теперь его внимание полностью принадлежало другу. За стоном они сидели одни – остальные члены семейства уже позавтракали, пока друзья ездили прокатиться верхом.
– Твоя матушка, очевидно, вздумала тебя женить, – отозвался Джон. – И в том нет ничего удивительного: ты ее единственный сын и тебе скоро тридцать.
– Мне всего двадцать шесть, – снова нахмурил брови Питер.
– И прошло уже пять лет с тех пор, как она в последний раз предприняла подобную – как известно, неудачную – попытку, – с улыбкой напомнил Рейкрофт. – Теперь она, без сомнения, решила, что пришло время ее повторить. Но ты ведь всегда можешь сказать свое «нет» – как и в прошлый раз.
– Хм-м… – Питер по-прежнему не разделял веселья своего друга. В том, прошлом эпизоде его жизни не было ровно ничего забавного. Своим отказом он бросил вызов свету, полагавшему, что Питер слишком приблизился к заключению помолвки с Бертой Грантем, чтобы пойти на попятный, не нарушая приличий, хотя официального объявления еще не было. Зато у молодых аристократов Питер тогда вызвал восхищение, прослыв чертовски славным малым: ведь он – пусть в самый последний момент – не дал себя захомутать и показал нос всему благопристойному обществу.
Нет, черт побери, ему в то время было не до смеха. Ему тогда исполнился двадцать один год – весьма нежный возраст, – и Питер, невинный, как младенец, радостно шагал путем, уготованным ему семьей и опекунами. Боже правый! Он даже влюбился в Берту: ведь именно этого она от него и ждала. Питер не подозревал, насколько тверд его характер, пока в самый решительный момент потрясение не заставило его проявить твердость. Он все-таки не допустил помолвки, которая должна была вот-вот состояться. Правда, сделал он это чертовски неуклюже, наделал шуму. С тех пор эта твердость характера принесла ему много горя, хотя после этого он проявил ее лишь раз – примерно через час после скандала, когда отправил своим дядьям (и бывшим опекунам в одном лице) послание, в котором объявлял, что достиг совершеннолетия, а потому премного благодарен, но в их дальнейших услугах он более не нуждается. Впрочем, в том, что он выразил благодарность, Питер сейчас не был уверен.
– Дело в том, – проговорил он, – что девушке – или, во всяком случае, ее маменьке, отцу, братьям, сестрам, бабушкам и дедушкам, а также кузенам и кузинам – подали надежду. Боже мой!
– Как знать, – возразил Джон Рейкрофт, – может, она тебе действительно понравится и окажется достойной парой.
– Возможно, – поморщился Питер. – Мне прекрасный пол вообще нравится. Но дело не в этом. Я пока не имею намерения жениться ни на ней, ни на какой другой женщине, которую мне пытаются сосватать – пусть даже она прекрасна, как тысяча роз. А посему положение мое весьма затруднительно – я должен быть обходителен и любезен, но так, чтобы дама не приняла это за ухаживания. А гости наши меж тем наверняка прекрасно осведомлены о том, ради чего ее пригласили, – об этом позаботится моя матушка. Так что повода для веселья нет, Рейкрофт, перестань скалить зубы.
Джон Рейкрофт, бросив салфетку поверх газеты, снова расхохотался.
– Прими мои глубочайшие соболезнования, братец, – сказал он. – Это истинное наказание – быть завидным женихом, богатым, знатным, да еще и с младых ногтей прослывшим сердцеедом. Последнее обстоятельство, конечно, лишь добавляет тебе привлекательности, по крайней мере в глазах прекрасного пола. Однако рано или поздно жениться тебе придется. Это одна из обязанностей человека твоего положения. Так почему ж не сделать это поскорее?
– А почему не позже? – поспешно вставил Питер, беря нож и вонзая вилку в остатки яичницы с ветчиной. – Я не ты, Рейкрофт. Только ты можешь, приметив в толпе бального зала женщину, тут же решить, что она любовь всей твоей жизни, потом целый год преданно за ней ухаживать, не замечая никого вокруг, и с легким сердцем обручиться с ней, чтобы ждать еще год, пока она прохлаждается бог знает где в Европе.
– В Вене, если быть точным, – отозвался приятель. – С родителями, которые уже сто лет как собирались свозить ее гуда. И потом, не целый год, Уитлиф. Они вернутся весной. Мы поженимся до осени. Однажды ты поймешь, почему я готов ждать ее и в три раза дольше. Твоя беда в том, что для тебя все женщины одинаковы. Тебе ничего не стоит влюбиться. Ты влюбляешься во всех подряд… и ни в кого.
