Свет фар «уазика», скорее ползущего, чем едущего по раздолбанной таежной «дороге»-колее ежесекундно выхватывал из темноты все новые и новые сказочно-нереальные картины: стволы лиственниц и сосен на черном фоне на мгновение возникали только для того, чтобы кануть во тьму вновь, уступив место новому чудесному узору, как в калейдоскопе. В прыгающем конусе дальнего света то и дело мелькали горящие отраженным огнем глаза лесных обитателей: поодиночке, парами, а иногда — и целыми скоплениями-созвездиями. Очень навевающая сон картина… Что, не верите? Секрет очень прост: последние трое суток я спал лишь короткими, меньше часа, урывками. Дети, Егорка и Василиса, вообще дрыхли «без задних ног»: никакие рывки машины, прерывистый рев престарелого двигателя, уже забывшего, когда ему меняли глушитель, и то и дело попадающие под колеса кочки и выбоины их не смущали. Сын и дочь, в отличие от меня, были с детской непробиваемой твердостью уверены: если очень-очень постараться, то любую проблему можно в итоге решить, и любую беду — отвести. Тем более, что пропавшая мать, как оказалось, оставила сообщение «на самый крайний случай» и они — есть чем гордиться! — это послание нашли. Поэтому оставалось только добраться, а уж там дети собирались вовсю развернуться. Ну а пока им можно и поспать. Счастливые! А мне остается только перебирать воспоминания… даже во сне.
* * *
— …Если вы меня сейчас видите, то произошло что-то… не очень хорошее. — Внезапно возникшая посреди большой комнаты Ната заставила меня дернуться. Сначала — от взявшейся ниоткуда человеческой фигуры, а потом, опознав, с радостными возгласами к ней. — Не стоит пытаться потрогать меня руками — это всего лишь запись. Что-то вроде голограммы… только не голограмма, разумеется. Запустить ее могут только Гор и Лисса, а я надеюсь, дети, что убедила вас не копаться в не предназначенных для такого вещах… без веского повода. Супруга-призрак (в нематериальности образа я уже успел убедиться) замолчала, задумчиво прикусив губу. У меня остро защемило сердце — этот жест, этот характерный отрешенный взгляд, появлялся, когда любимая обдумывала какую-то важную для себя проблему. До дрожи хотелось ее обнять, прижать к себе: такую обманчиво-хрупкую, притворно сопротивляющуюся, когда на нас смотрели наши малыши… малыши, да. Если двенадцатилетний Егор смотрел на мать во все глаза, даже приоткрыв рот, то десятилетняя Василиса с очень сосредоточенными видом и закрытыми глазами так и застыла с выуженным из недр комода хрустальным «кристаллом», охватив двумя руками внушительный стеклянный бульник с острыми гранями в хороший мужской кулак размером. Штуку эту я помнил — у моей любимой, как и у любой другой молодой девушки, был запас бижутерии и других «сокровищ» «родом из детства», торжественно перетащенных в нашу первую совместную квартиру из общаги Университета и не менее торжественно продемонстрированных мне. Неужели эта «не голография» и впрямь записана на этой стекляшке?!
— Смешно… но я даже не знаю, с чего начать. — Меж тем Ната на записи остановилась — и посмотрела, как показалось, прямо мне в глаза. — Наверное, стоит начать с извинений. Простите, я все эти годы никогда не говорила вам правды — ни тебе, Миш, если ты тоже смотришь, ни вам, спиногрызищи. От Васи донесся обиженный фырк — она терпеть не могла это коллективное прозвище — но позу при этом не поменяла и сосредоточенности не растеряла.
— Дело в том, что я… эм… попаданка! — Вот тут я, не смотря на всю серьезность и необычность момента, уже не выдержал и хмыкнул. Да, признаюсь — люблю фантастику и фэнтези, причем иногда бываю не придирчив к слогу и сюжету — если только уж совсем не уровень сочинения пятиклассника… хотя пятиклассники тоже разные бывают. Жена часто меня подкалывала этим увлечением, предлагая больше обращать внимание на чудеса реального мира: мол, фантазиям многих людей до них далеко.
* * *
Ната имела на такую позицию все основания — я лично и неоднократно видел, как она с легкостью заставляет только что злобно щерящегося пса, бродячего или с идиотом-хозяином на поводке, затихнуть и чуть ли не ползти к себе на брюхе — ну, по крайне мере, виляя хвостом точно. Собаками дело не ограничивалось — усадить на руку осмелевшего от халявных семечек воробья или синицу, внушить доверие белке на радость нашим мелким было для нее не сложнее, чем некоторым почесаться. Было и еще кое-что: однажды, еще в общажные времена, нас, сдуру забывших про время и возвращающихся к корпусам общежития сильно после полуночи, окружила пятерка основательно пьяных молодчиков: щербатые нехорошие улыбки, горбатые носы, смуглая кожа, наглый взгляд… не та компания, которую хочется увидеть в финале свидания. Надежд отбиться без потерь не было, но случай в наших краях был не первый. Главное, связать дракой мразей и дать девушке убежать, а там уже и наша, живущая в общежитии молодежь, тусующаяся с пивом по лавочкам иногда и до утра, подскачет с кличем «наших бьют». Все эти мысли промелькнули у меня в голове в один миг, и дальше я «попер» на одного, одновременно незаметно наматывая на кулак цепочку от ключей. Рожа «пацанчека» расплылась — я никогда не выглядел особо боевитым, да и единоборствами не занимался… но злости и решимости у меня было на всех пятерых. Я был безумно влюблен, и намеревался всеми силами это доказать…
