На книжной полке расположился в удобном для обзора месте забавный сувенир, привезенный из-за границы. Диковинную вещицу при продаже окрестили шкатулкой для пуговиц, но положить в нее что-либо было крайне затруднительно. Да и на шкатулку сувенир едва ли походил: невзрачная деревянная бочка, словно для пива или засолки огурцов. Крышка бочки чуть сдвинута в сторону, а на ней маленький, довольно милый, искусно сделанный рукой мастера человечек с густой бородой и в красных башмачках. Гном, да и только. Стоило коснуться его, он сразу проваливался внутрь бочки. Стоило попытаться положить в шкатулку пуговицы — тот же результат. Схватить человечка или успеть поймать (увы!) не удавалось. Как пятидесяти копеечная монетка, брошенная в копилку, он издавал характерный звук и скрывался в темном и непроглядном омуте. Достать человечка или вернуть свою пуговицу не особо получалось, как не тряси бочку или не пытайся выломать крышку ножом.
Делать это было бесполезно, да и не нужно — через несколько месяцев или пару лет, может быть, завершив путешествие по далекой сказочной стране, закончив какие то важные дела, он сам возвращался на место. Так человечек и жил на книжной полке, исчезая и снова появляясь.
К стеллажу с книгами подошла маленькая девочка. Ее оставили в кабинете продавца пуговиц на пару часов, чтобы оградить от присутствия на похоронах отца. Секретарь, которая отвечала за трехлетнюю дочку учредителя магазина Полину Егоровну, не отрывалась от компьютера, а малышка грустила о забытой где-то любимой веревочной прыгалке и пыталась найти новое занятие. Наконец, она увидела заинтересовавшую ее игрушку. Детская ручка еле дотянулась до человечка, и он тут же скрылся в бочке. Крышка закрылась.
— Да говорю же тебе — выставка самая выставочная выставка из всех выставок! Никаких причин у тебя быть не может! Не хочу ничего слушать! Хватит уже врать! Про голодную собаку уже было! Я все твои отговорки наизусть выучила. — Аня демонстративно нажала на красную закорючку, отдаленно напоминающую телефонную трубку. Сотовый спешно нырнул с руки в чехол. Завязав шелковую ленточку, молодая женщина убрала его во внутренний карман большой оранжевой сумки и резко застегнула молнию, как-будто говоря: «Что-что а уж телефон мне точно сегодня не понадобится», но понимая, совсем скоро она совершит те же действия в обратном порядке. Обычно с таким видом школьник прячет в портфель дневник, который придется показывать родителям.
Аня хотела спиной прислониться к колонне, но та, как ей показалось, отодвинулась — не закружилась, не отошла, а протанцевала, и сделав изящное па, встала чуть дальше, чем была, дальше примерно на шаг. Молодая женщина медленно оглянулась — глаза расширились, а лицо повторило мимику Барнабаса Коллинза, случайно выпущенного из склепа, где провел два века, и оказавшегося в очень изменившемся мире. Витая колонна в стиле барокко не выглядела пугающе, но спиральные полосы, идущие вверх тремя рядами, подразумевали какое-то вращательное, ввинчивающееся, неприятное движение.
Анюте не на кого было опереться в жизни, рассчитывать приходилось только на себя. Требования к супругу выдвигались несколько нереальные — получай много, обеспечивай так, чтобы я могла наслаждаться роскошью, но при этом не следует добиваться вершин: быть на высоте — привилегия женщины. Анна не понимала, что жить по таким указаниям вряд ли кто-то сможет и надежда снова спрятаться за мужское плечо еще дышала, дышала довольно робко. Аня поежилась и отошла к стене: надеяться на приход Алексея лучше в месте более безопасном и спокойном.
«Вряд ли появится раньше семи, — решила она, посмотрев на часы. Сейчас все ее мысли занимала так похожая на свидание, но отнюдь не являвшееся им, встреча. — Почему всегда я жду мужчин, а не они меня? Ведь договаривались. А если он опять не придет?»
Мимо проходили люди, много людей, толпа, огромная толпа. От каждого человека, проплывающего перед глазами, начинала кружиться голова и подташнивало. В числе многих — молодой парень в темном пиджаке с девицей в красном платье, две пожилые дамы с буклетами выставки в руках, семья с ноющим от раздраженных слов матери: «Зачем мы только тебя взяли с собой? Тут явно детям не место» ребенком, снова парень с девицей, нарушающей громким смехом созданную заметным усилием каждого посетителя музейную тишину.
«По всей вероятности человек никогда не попадет в Красную книгу, — думала, зевая, Анюта, — Люди плодятся и плодятся, размножаются и размножаются, делают детей, следуя благословению. Что бы там не говорили о демографическом кризисе, о снижении рождаемости — нас много; иногда или местами слишком много. Нужно будет взять выходной. От людей».
Пожилой мужчина с тростью и сопровождающая его молодая особа. Молодая особа и сопровождающий ее мужчина с тростью…
«С другой стороны, было бы странно заносить человека в Красную книгу, даже если бы он как вид вымирал. Что бы это дало? Кто будет оберегать нас, если мы окажемся на грани истребления с лица Земли? Интересно, а могут ли „Красную книгу“ занести в „Красную книгу“, если ее перестанут издавать?»
